Олеся Зарксова - Знак ненависти

Послушница роняет поднос и громкое эхо принуждает вздрогнуть. Маг рассказывал таким глубоким, полным горечи голосом, что воображение девушки быстро нарисовало ужасную картину. Шиоре быстро приходит в себя и оглядывает пустой огромный зал. О пустоши и Прародителе послушникам рассказывали, ведь почти всем из них предстояло уничтожать нежить. Она слышала и рассказы боевых магов, проходящих лечение в Ордене.

В пустоши нет жизни. Угольный песок шуршит под холодным ветром, дымчатые облака давят с неба и их тени плывут по песку, словно пустые реки. Иногда находит туман, иногда слышатся протяжные звуки. Под ногами хрустят кости и мёртвая плоть. Гниль и смерть пропитывают лёгкие. Когда ветер дует сильнее, поднимая песок и закручивая в чёрные вихри, небо окутывает тьма. С границ необъятных пустошей слышен рёв Прародителя и его тварей. Иногда попадаются болота, искорёженные леса или пропасти. Лишь ступив на песок, что вытягивает магию; вдохнув воздуха, вызывающего болезни, или услышав шёпот, насылающий кошмары, назад не вернуться. Лишь апостолы возвращаются.

«Звучит не так уж и страшно… Это может быть попыткой ввести нас в заблуждение…» – рассеянно думает девушка, подбирая уроненные кусочки хлеба обратно на поднос. Похлёбка не разлилась чудом или чьей-то жадностью – так её мало.

– Епископ говорил… что маг должен двенадцать раз обойти пустошь…

Взволнованно подняв голову, Шиоре зажимает рот ладонью. Она незаметно для себя оказалась на коленях перед магом и смогла рассмотреть его лицо. Или не совсем: серые длинноватые волосы и окровавленную повязку на глазах.

– Имелось в виду, что двенадцать апостолов должны получить силу Прародителя, если войдут в пустошь. Это простое недопонимание, – спокойно отвечает Хаи и чуть выдыхает. – Думаю, пустошь тянется от наших земель до самых Вольных равнин. Столь она просторна… Я не знаю точно, как долго плутал там, время казалось вечностью… Я просто хочу отдохнуть… Не приходи сегодня, если попросят. Моё тело почти не нуждается в еде. В пустоши её нет… Я держался на собственной крови… помню, просыпался с содранной кожей…

Голос мага постепенно затихает. Слёзы ужаса и отвращения скатываются по щекам послушницы. Дождавшись, пока маг заснёт, она убегает, забыв про поднос. Минуя пустые коридоры, она уверяет себя, что не вернётся в тот зал. А Хаи снова слышит шелестящий, ни то угрожающий, ни то искушающий звук песка.

Извивающиеся лилово-дымчатые облака пытаются поглотить друг друга и создаётся впечатление, что небо гниёт на глазах. Первые капли дождя вот-вот сорвутся на чёрный камень. Ветер обдирает стены Академии и едва не вырывает деревья из земли. И лишь барьер не позволяет стихии забраться в окна.

Отвернувшись, Каран проводит рукой в перчатке по столу. Мимо стопки книг, свитков, песочных часов, чернильницы и замирает у фонаря – прямоугольника, излучающего фиолетовый свет. Слишком тусклый, чтобы осветить комнату.

Он горит каждую ночь. Но скоро месяц Фонарей минует, поминать погибших больше не будет нужды. Каран понятия не имеет, для кого зажигает фонарь. Может, для тех детей в цепях, лиц которых он никогда не рассматривал, лишь видел, как одни тела сменяли другие. Может, для магов, что сгинули в пустошах, не сумев перешагнуть свой предел и найти Прародителя. Или чтобы следить за временем.

Каран ненавидит фиолетовый цвет. Ему нравится цвет запёкшейся крови.

Переведя взгляд на кресло, маг набрасывает на плечи мантию, глядя на которую все вздыхают от зависти, и покидает кабинет. Он носит её не по прихоти, вот только этого никто не понимает, что по-своему неплохо. Широх за ним не следует: уже понял, что не стоит попадаться кому-либо на глаза, если дорожит своим мехом и внутренностями.

После возвращения в Академию Каран не видел ни одного лица, помимо дожидающейся его пробуждения девушки. Впрочем, он проснулся не ради неё, а ради чая, который она неумело приготовила. Занятное совпадение. Значит, ректор поручил ей узнать подробности произошедшего. В ином случае, Каран больше бы её не увидел.

Шаги эхом проходят по стенам и утопают в раскатах грома. Ночная Академия освещена лишь вспыхивающими в провалах окон молниями. Тени скользят по углам и попадаются под ноги, суетясь из-за гнева Прародителя. Всё сжимается в страхе от надвигающегося бедствия и лишь единицы слышат плач.

«Тяжело идти… Тело ещё помнит, что совсем недавно валялось с переломанными позвонками. Если бы не широх…»

Мысли с неудачной прогулки в город и преследования плавно перетекают к не умеющей готовить спасительнице. Он не видел её лица, не запомнил ничего, кроме цвета глаз.

«Должно быть, померещилось из-за запаха курэна…»

Пересекая тёмные коридоры, профессор выглядит мрачнее некуда. Кажется, что он идёт не на ночное свидание, а на казнь. Только вершить её будет сам маг. На самом же деле его недовольство исходит лишь от одного воспоминания, которое перебивает тревожные мысли о замысле ректора и обмане, в который он готовится окунуться.

«Позор. Очередной адепт, не умеющий готовить курэн…»

В лазарете маг запомнил ауру девчонки и найти её теперь не составляет труда. В крыле адептов тихо. Постучавшись, парень проникает в приоткрывшуюся щель. Не успевает Арэна возразить, как маг начинает рассматривать её комнату.

«Ничего особенного…» – мелькает у него в голове.

Девушка возмущённо оборачивается и замирает. Из приоткрытого окна дует слабый ветерок. Он развивает почти невесомую мантию профессора и открывает взгляду болтающийся рукав рубашки. Та надета небрежно, раненая рука держится в согнутом локте под ней.

«Должно быть, это и есть его травма…» – предполагает Арэна. – «Точно… маги с травмой не только не справляются с потоками магии, но и находятся в шатком психическом состоянии. Почему кто-то подобный обучает адептов?»

Сам он выглядит мальчишкой восемнадцати зим отроду. И не назовёшь профессором. Если только выучил основы магии, чтобы создать заклинание для лечения травмы. Взрослый маг себе не позволил бы длинноватых неровно обрезанных волос, скрывающих шею и падающих на глаза. Ведь зачастую маги могут напугать собеседника лишь одним взглядом: скрывать его глупо. Да и разгуливает в странной, не присущей взрослому одежде. Помимо лёгкой мантии и рубашки, штаны с карманами, заправленные в высокие сапоги на шнуровке. И всё чёрного цвета.

Запутавшись, Арэна не прекращает смотреть, даже когда профессор обращается к ней. Она понимает, что страх навеян неизвестностью и чужими словами, а не собственными крохами чувств, поэтому и пытается понять его сама.