Василий Гонзалес - Птица Фейга

– Очень п-п-приятно, – не своим голосом сказал я. – Листьями. Не т-т-травой, а-а листвой. – Я – заика. В спокойном состоянии мог говорить довольно плавно, но чем больше я нервничал, тем больше заикался. А в тот момент нервничал я сильно, и был уверен, что даже пару простых слов сказать без запинки у меня не получится. От этого нервничал еще больше.

Катя засмеялась:

– Это очень важно, что не травой, а листьями! И мне приятно. Но зовут-то вас как?

– Нас зовут Алексей! – представил меня один из моих друзей. – Мы у нас спортсмен, книгочей, почти отличник и большой романтик!

– Н-н-неправда, – хриплым, сорвавшимся голосом проворчал я. Потом прокашлялся и твердо повторил: – Неправда.

– Что именно неправда? – весело спросила Катя? Я окончательно растерялся, сконфузился и даже немного обиделся на эту веселую девушку. Я даже отвернулся.

Мы все втроем провожали Катю домой. Оказалось, что Катя живет недалеко, минутах в десяти неспешной ходьбы. Все десять минут мои друзья и Катя весело болтали. Я же, будучи не в силах справиться с замешательством, хмуро молчал. Только два, самое большее три раза сказал «Да». Всю дорогу думал о том, что я запачкал Кате руку, какое у нее крепкое рукопожатие, и о том, как она невозможно картавит, при этом абсолютно не стесняется, и о том, какая буря занесла ее на дискотеку швейной фабрики. Лица Катиного я почти не разглядел. В тусклом свете редких уличных фонарей я мог иногда видеть ее профиль. Профиль у Кати был птичий, хищный, нос с горбинкой, скулы высокие и острые, а из-под вязаной шапочки выбивалась и ложилась на воротник пальто густая, плотная копна кучерявых волос. Голос ее был – простой девичий голос, говорила она быстро, гладко, правильно. Шуткам звонко смеялась, шутила сама. Вот ведь совсем инопланетное существо, – думал я. Она мне ужасно понравилась. Перед прощанием Катя пригласила нас приходить к ней в школу танцев в среду в шесть часов вечера в дом культуры железнодорожников, обещала научить нас танцевать.

В среду в шесть часов вчера я стоял возле входа в дом культуры железнодорожников. Я был один. Друзья мои отказались идти, сказали, что танцы – это глупости. А девушка их не очень-то и заинтересовала, мол, уж слишком высока для них. Мне же настоятельно рекомендовали идти, мол, и ростом подхожу, и с головой также нехорошо, может чего и получится в плане потери девственности. Минут двадцать я не мог решиться войти внутрь, стоя под первым ноябрьским снегом. Уж какие сомнения меня одолевали в те двадцать минут, не возьмусь и описать. Главное – успокоиться, чтобы можно было более-менее гладко разговаривать. Мне просто необходима была гладкая речь, потому что я заранее составил план: вызвать Катю на минуточку, сказать ей, как очень сильно она мне нравится, и пригласить на свидание тет-а-тет. Я готовился к реализации этого плана очень тщательно: я составил и, заперевшись от родителей в своей маленькой, но отдельной (невиданная по тем временам роскошь), комнате, придирчиво шлифовал текст, меняя слова, пробуя разные интонации; отрабатывал перед зеркалом мимику и жесты, принимал эффектные позы. Я хотел выглядеть свободно, непринужденно. И очень хотел сказать, как же очень сильно мне понравилась Катя. Странно, ведь я даже не рассмотрел ее толком, не поговорил ни о чем, я помнил только ее голос, ее французское «р», ее высокий рост и птичий профиль. Но мое воображение восполнило все пробелы: наделило Катю всеми возможными достоинствами, как физическими, так и душевными. Наверное, я влюбился тогда, влюбился в придуманную девушку. Текста, который я приготовил, не помню. Наверное, получилось что-то глупое и пафосное. Наверное, и выглядел я глупо, поскольку даже наш сосед по лестничной клетке, инженер Сергей Иваныч, вышедший на перекур, заметил: «А где ж твоя сумка? Да ты никак не на тренировку? Не уж-то небо на землю упало?» – потом рассмотрел меня повнимательней в свете тусклой подъездной лампочки, – «Дай-ка угадаю… Ой, какой глупый вид… На свидание идешь!» Сергей Иваныч был очень хороший и добрый человек, и обижаться на него не было никакой возможности.

Нужное помещение в доме культуры я нашел, идя на звуки музыки. Это был довольно большой зал с паркетным полом и зеркальной стеной, делавшей зал и количество танцующих вдвое больше. Звучал штрауссовский вальс, в танце кружились пары, пар шесть или семь. В основном танцевали девушка с девушкой, парней было всего трое, и они были совсем еще мальчишки, лет по двенадцать. Парни обнимали своих партнерш за талии и были чрезвычайно серьезны. Знакомый голос перекрывал музыку, отсчитывал, грассируя: «Раз-два-три, раз-два-три, внимательно, плавней движения… Леночка, спинку прогни…» Я на минуту застыл в двери, не решаясь войти, боясь помешать скользящим в вальсе парам. Затем заметил гимнастическую скамейку у стены, и быстро уселся на нее. Мимо меня пролетали танцующие вальс пары. «Очень хорошо, – звонко сообщил Катин голос, – Давайте отдохнем минутку: у нас гости». Магнитофон выключили, стало тихо, все остановились и уставились на меня, девушки улыбались. Я смотрел на танцоров снизу вверх и был готов провалиться сквозь пол от смущения. Я понимал, насколько нелепо я выгляжу в мокрой зимней куртке среди спортивно одетых людей, я видел, что с моих ботинок натаяла лужа грязной воды на чистый танцевальный паркет, а главное – я не видел Кати. Пауза убила бы меня непременно, но поднялся ветер, в зале засвистело, закружило, зашумело в ушах, волосы танцоров взметнулись, юбочки затрепетали на ветру. Свет на мгновение померк, тень накрыла меня… Это была тень Катиных крыльев, это ко мне прилетела Катя, чтобы спасти меня от чужих взглядов. Она с шорохом сложила огромные черные крылья за спиной, ветер мгновенно стих, Катя уселась рядышком со мной на лавочку.

– Привет! – она широко улыбалась, – Хорошо, что ты пришел.

– Ты очень п-похожа на п-п-птицу, – выговорил я. Я совершенно забыл подготовленный текст.

– Хммм… Как странно. Это, наверное, потому, что у меня длинный нос, да? Или потому, что я картавлю, как ворона? – Катя весело засмеялась. – Но заметь, тем не менее, нос у меня тонкий, и профиль мой очень аристократичный, смотри! – И Катя повернулась ко мне щекой, вздернув подбородок. Глядя на Катин профиль, я вспомнил книжную картинку, на которой была изображена грузинская царица. Только у царицы волосы были убраны под какой-то головной убор, а Катина прическа представляла собой большущую копну кудрявых темных, почти черных, со странным медным отливом, волос. – Похожа я на римскую статую? – Она снова весело рассмеялась и я, заразившись ее весельем, рассмеялся вместе с ней. – А ты, как я заметила, не очень любишь здороваться?

– Ой, п-п-прости, – ответил я. – Ты так стремительно подбежала, что я н-н-немного растерялся. Здравствуй, Катя! – удивительно, хотя и сердце мое выбивало барабанную дробь от волнения, я почти не заикался.