Ирина Арина - Обернись!.. Часть третья

– Не то чтоб очень, но к почетному званию «папа» я бы не отказался добавить звание «дед».

– А замуж зачем? Этот вопрос и так решить можно.

– Зиновий, вот почему ты в меня пошла, а не в маму? Нет уж, давайте по старинке, сначала муж, потом дети.

– Па, муж – это мужчина, а где его взять? В наше время они, как вид, отсутствуют.

– Нормальный ход. А я?

– А ты прочно женат на маме и потерян для социума, как и все тебе подобные. А то, что осталось, полное фу.

– Перегибаешь, Зин. Полно нормальных ребят. Нет, если вам, конечно, нужны принцы, то да, с этим сложно.

Дядя Дима даже не представлял, насколько был прав. Да, мне очень нужен принц! Мой принц. Алдариэль. Алдар. Дари. Глаза предательски повлажнели, и я побыстрее отвернулась к окну. Благо, уже подходил Иван Егорович и разговор свернул с опасной дорожки.

Возле подъезда еще стояли украшенные лентами машины и группы нарядно одетых участников несостоявшейся свадьбы. В центре одной мельтешил неудавшийся жених. От одного его вида меня передернуло. И вот за него я чуть не вышла замуж? Мамочки!

– Машка, может, все же к нам? – помотала головой, отказываясь от предложения подруги. – Тогда гони ключи.

Зинка ускакала вперед, по пути с кем-то поздоровалась, кому-то помахала, кого-то послала на полной громкости.

– Дмитрий, твоя дочь грубиянка! – печально сообщил Иван Егорович.

– Твоя внучка тоже, – намного менее печально констатировал дядя Дима.

– И не поспоришь, – профессор закрыл тему плодов неудавшегося воспитания их чада и переключился на меня. – Машенька, сейчас мы спокойно выйдем, не волнуйся, сделай вид, что никого не видишь, просто не обращай ни на кого никакого внимания.

Легко. После Прощальной площади это для меня такая мелочь. Зинкины дед и отец с двух сторон подхватили меня под руки и повели к подъезду. Взгляды, которыми нас проводила потенциальная родня, мягко говоря, были отнюдь не добрыми. Даже в глазах жениха завелась откровенная эмоция – неприкрытая злость, нет, злоба. Впрочем, меня это мало трогало.

Моя мать поджидала у входа в квартиру и пыталась высказать Зинке свое единственно верное мнение о глубине падения нравов современной молодежи. Зинка проникаться трагизмом положения не спешила, скучающе рассматривала недоделанный маникюр, отреагировала только на наше появление.

– Все, теть Марин, было неприятно пообщаться, чао.

– Хамка!

– Я в курсе.

– Зинаида, прекрати. Марина, я Вас предупреждал, что никаких разговоров с Машей в ближайшее время не будет. Поэтому, действительно, можете идти.

– А Вы мне не указывайте, Иван Егорыч, что делать. Я мать и имею право знать, что с моим ребенком. Доченька, маленькая, что с тобой?

О, начались гастроли Театра юного зрителя. Заботливая мать – ее вторая любимая роль. Первая – лебедь на последнем издыхании, с хватанием за сердце и закатыванием глаз. Но эту при Зинкином дедушке она разыгрывать не будет, провал обеспечен. Попробовала ее спровадить, заранее не надеясь на успех:

– Мама, иди домой, потом поговорим.

– Как же я пойду? Как оставлю тебя одну?

– Я не одна.

– Ты им доверяешь больше, чем мне? Тебе чужие люди дороже родной матери?

Раньше, покривив душой, я бы согласилась, что мать дороже. Теперь тоже согласилась.

– Да. Мне с ними лучше.

На секунду она опешила и попрощалась с ролью доброй мамочки.

– Что же это делается-то? Точно, свихнулась! Матери такое сказать! Как язык-то повернулся! Дрянь неблагодарная! Мы с отцом все силы, все самое лучшее, все для нее… И вот, смотрите, как отблагодарила мерзавка!

Ивана Егоровича ее излияния не тронули, сказывались годы практики и множество разнообразных пациентов.

– Маша, проходи внутрь. Дима, Зина, проводите. Марина, Вы понимаете, что усугубляете ее состояние?

– Я усугубляю? – голос моей родительницы от негодования приблизился к ультразвуку. – Она нам нервы мотает, а я виновата? Коленька извелся весь, что думать не знает. А эта…

– Вот и ступайте успокаивать Коленьку. За Машу не волнуйтесь.

Больше я их разговор не слышала, дядя Дима протолкнул меня в квартиру, и Зинка захлопнула за нами дверь.

Недопитая чашка кофе так и стояла на подоконнике рядом с забытым мобильником. Почему-то это впечатляло. Я ушла отсюда вчера. Это «вчера» было полгода назад. В голове такой парадокс не очень укладывался. Так и впрямь обзаведусь этим самым синдромом с умным иностранным названием. Знать бы еще что он такое.

Забрала чашку, выплеснула остатки кофе в раковину, поймала себя на том, что ищу глазами ресторатор. Молодец, Ольховская, быстро привыкла ко всему готовенькому! Нет, здесь все сама, ручками. Набрала свежей воды в чайник, поставила греться. Достала и тщательно вымыла чашки на всех. Мне было просто необходимо чем-то занять себя, привычная обстановка квартиры действовала удручающе, только здесь до конца осознала, что это все реально, что я не в Аршансе, что… Стоп. Дальше думать нельзя, или сейчас закричу, завою, взорвусь. Очередной спор семьи Терниковых слушала отстраненно, не слишком вникая, лишь бы ответить вовремя, если затронут меня, и не добавить новых симптомов к своему синдрому.

– Теть Марина – это нечто! «Коленька извелся»!

– Зиновий, ты не права. Откуда тебе знать, что и как он…

– Пап, случись что-нибудь, тьфу-тьфу-тьфу, с мамой, ты бы стоял столбом? Или плевал на все запреты и бежал выяснять, что с ней?

– Люди разные, под внешним спокойствием может скрываться…

– Спокойствие внутреннее. Чихать он на Машку хотел. Злой, как собака, что свадьба обломалась, и все. Маш, вот сто пудов, ты правильно за него не пошла.

– Зина, угомонись. Не в свое дело лезешь. Маша отдохнет, все хорошо обдумает и примет решение. Без твоих подсказок. Да, Манюня?

Не поворачиваясь, кивнула, ответить, хоть и собиралась, не смогла, ком в горле к ведению светских бесед не располагал.

– Маш, я окно открою? Душно.

Опять кивнула, продолжая выставлять из шкафчика все, что может и не может пригодиться для чаепития. Зинка распахнула форточку и вместе с легким ветерком к нам ворвалось:

И качнутся бессмысленной высью

Пара фраз, залетевших отсюда,

Я тебя никогда не увижу,

Я тебя никогда не забуду.

Этот старый романс, знакомый до последнего звука, ударил по натянутым нервам, вдребезги разбил хрупкую скорлупу показного спокойствия и просто сломал меня. Брызнула осколками выскользнувшая из рук сахарница, слезы прорвались и хлынули нескончаемым потоком, я сползла на пол и тоскливо завыла.

В плечо ужалила игла и все исчезло. Темнота, тишина, покой.

Проснулась глубокой ночью. Немного полежала, прислушиваясь к звукам и давая глазам привыкнуть к темноте. Вроде бы тихо. Даже если кто-то остался со мной, то он спит. Свет включать не стала. Выскользнула в прихожую, порадовалась, что раздевать меня не стали и не нужно тратить время и шуметь в поисках одежды, только сунуть ноги в кроссовки и вперед, на Озеро.