Наталья Сапункова - Шут и слово короля

– Ты, как и все мы, нуждаешься в защите и доброй помощи, проси ее всякий час и получишь. Мира тебе, сын мой.

– Да, святой отец, – пробормотал Эдин, как полагалось.

Еще никогда он не получал благословения в Храме, поэтому понятия не имел, являются ли проявлением колдовства его умения тая. Видимо, если и являются, то в недостаточной степени. Наверное, этот дар совсем другого рода. Интересно, а если его развить, он приблизится к колдовскому?..

Быть колдуном Эдину не хотелось. Циркачей иногда считают тайными колдунами, но это неправда. Тот, у кого есть нужный дар, должен вступать в Орден, подчиняющийся Храму, и жить по особым правилам. Хуже всего, если он старший сын в знатной семье, тогда приходится отказываться от титула, и даже жениться колдун не имеет права по своему желанию. Да и мало, говорят, настоящих колдунов, которые на самом деле что-то могут.

Они выбрали два подходящих серебряных браслета с охранными знаками, очень красивых. И Якоб расплатился пятью золотыми – так дорого…

– Не знаю, как от колдовства, а от тетивы при стрельбе защищать будут, – усмехнулся Якоб. – Лучше, чем ремни лучника. Благодарим вас, святой отец, – он положил еще несколько серебряных монет на алтарь и сунул Эдину в руку горсть мелочи, – раздай нищим у входа.

На ступенях у входа в Храм сидели люди, обильно замотанные в какое-то несусветное тряпье, перед каждым лежали кучки медяков. Эдин раздавал монетки, а Якоб прошел вперед и отвязывал от коновязи лошадей.

– Эй, постой-ка! – одна старуха-нищенка вдруг крепко вцепилась маленькой сухой лапкой в плащ Эдина, – погляди-ка на меня, молодой господин!

Эдин недоуменно оглянулся, дернул плащ, освобождаясь от хватки старухи и поспешно бросил ей последнюю монетку, что осталась в кулаке.

– Что такое, сударыня? Пусти меня…

– Э-гей! Чего ты там топчешься? – уже кричал ему Якоб.

– Спасибо, мир тебе, – старуха быстро натянула на лоб капюшон латаного-перелатаного плаща, и даже слегка отодвинулась от Эдина.

Он успел разглядеть ее лицо, и оно показалось ему немного знакомым… может быть. А может, просто показалось.

У рыночной площади они снова оставили лошадей, на этот раз у платной коновязи, которую охраняла городская стража.

– Купим специи для Меридиты, немного меда, вареного сахара, соли, наконечников для стрел, и… и все, у нас же нет с собой тележки, – сказал Якоб. – Ах да, ещё купим, что захотим. Ты захватил все свое богатство?

– Достаточно, – ответил Эдин ему в тон.

– Гляди, помни о бережливости, – посоветовал Якоб шутливо.

На самом деле Эдин захватил малую часть «своего богатства», и не собирался тратить ее полностью. Может, вообще не собирался тратить. Ну, разве что купить те конфеты, которые просила Милда, если найдет такие. Или что-нибудь для Меридиты, скажем, красивый платок – несмотря на несуразную временами строгость, она добрая женщина, которая делала ему и всем массу хорошего, и хотелось преподнести ей подарок. Или… ещё ему почему-то хотелось купить какую-нибудь красивую мелочь для Аллиель. Хоть Граф вполне определенно высказался насчет платьев для неё – ну так он платья не будет покупать. Просто что-нибудь. А себе? Он получил за последнее время столько всего, что ничего больше не хотелось.

Так вышло, что Якоб задержался у одного из прилавков, и Эдин оказался один в толпе, текущей между рядами. Наконец ему понравился красный платок с каймой, и он его купил – похожий был когда-то у Мерисет и всегда ему нравился. Меридите очень пойдет. А потом попалась ювелирная лавка. В такие ему приходилось заглядывать с Димерезиусом, и, зевая, дожидаться, пока тот переберет безделушки. Димерезиус нередко что-нибудь покупал, а вот куда девал – загадка. Сам не носил, во всяком случае.

Эдин невольно оказался у самого прилавка. Красивая девушка примеряла ожерелье под присмотром пожилой матроны – матери или тетки. Один из ювелиров суетился вокруг девушки, застегивал замочек, поправлял ожерелье и восхищенно цокал языком, второй – маленький и пузатый, присматривал за остальным товаром, не забывая выражать горячее одобрение выбором покупательниц. Эдин засмотрелся на украшение. Это была россыпь мелких ярко-голубых цветов, сделанных удивительно – они казались настоящими. Цветы виолики, он видел такие не раз, целые лужайки, заросшие цветущей виоликой. Нежные и веселые цветы, которые зовут так же, как его маму.

Ему вдруг необычайно сильно захотелось купить это ожерелье, именно его. И подарить Аллиель. Ни к чему дарить что-то еще, раз есть это ожерелье. А ей оно подойдет и наверняка понравится. А вот что скажет Граф… Да что бы ни сказал!

К счастью, покупательницы передумали, девушка со вздохом сняла ожерелье.

– Я взгляну, – сказал Эдин. – Дайте мне.

Это, определенно, были «горные слезы» в серебре. «Слезы» бывают темнее и ярче, и тогда они гораздо дороже, но и эти были хороши. Он присмотрелся, как играет свет в камнях, как Димерезиус учил – точно не стеклянная подделка. Димерезиус же обучил его тонкому искусству определять металлы на ощупь, целых два года у них на это ушло. Даже дядюшка Бик не верил, хоть Эдин с Димерезиусом проделывали это во время представлений, считал хитрым трюком. А Эдин сам не мог бы объяснить, как это получается, но знал точно, что вот это – серебро, а то – медь. Золото и свинец он иногда путал.

– Отличная вещь, – зацокал языком ювелир, – и действительно не дорогая, всего шесть солленов! Вы посмотрите, милорд, какие камни! А какой замочек!

Эдин только вздохнул. В кармане осталось четыре золотых и медная мелочь – вообще говоря, огромные деньги для него. Но ему очень хотелось купить ожерелье. В то же время попросить денег у Якоба на эту вещь он не решился бы. Совершенно точно нет. Или?..

Он вспомнил Димерезиуса, и сказал:

– Три с половиной соллена. Камни слишком светлые, а здесь, по краям – тусклые. Вы купили их дешево, добрые господа.

Почти наугад сказал, но, видимо, не ошибся – ювелир слегка растерялся.

– Молодой лорд разбирается в камнях? Да, бывают камни и лучше, но три с половиной?!

– Моя последняя цена три и три четверти, – сказал Эдин. – Мне нужен подарок сестре, а это ей понравится. Только поэтому – три и три четверти соллена, – и он, скрепя сердце, положил ожерелье на покрытый потертым синим бархатом прилавок.

– Сестре, – закивал ювелир. – Что ж, вы так смотрите на эту вещь, что она, видимо, очень подходит вашей сестре. Иногда мы просто делаем подарки хорошим людям. Четыре соллена, милорд.

Ликуя в душе, Эдин выложил деньги и спрятал бархатный мешочек с ожерельем. А когда отходил от лавки, снова чья-то цепкая рука поймала его плащ.

Давешняя старуха. Примостилась между лавками и смотрела на него глазами, похожими на острые буравчики.