Натали Якобсон - Век императрицы

– Хорошо, – коротко кивнул он, с таким видимым нежеланием, будто оказывает величайшую услугу, дает закоренелому грешнику возможность заглянуть в приоткрытые райские врата.

– Ты хочешь говорить при всех? – едва слышным шепотом осведомился он.

– Нет, конечно, – так же тихо пробормотал Франциск.

Августин, легко шурша полами длинного одеяния, вышел из залы. Кто-то из его верных псов подозрительно покосился на Франциска, будто на будущего тюремного заключенного и хотел последовать за хозяином, но Августин многозначительным взглядом велел не идти за ним. Его понимали без слов. Никто не хотел ослушаться его и испытать на себе прославившуюся на весь Рошен беспощадность.

Мне хотелось проследить за ними, но подслушивать разговор под дверями было слишком опасно.

– Прощай, принцесса! – произнес я. Когда собеседница обернулась, меня она уже не увидела, только распахнутые стеклянные створки веранды, за которыми кружился снег.

Стрельчатое окно с арочным сводом распахнулось, как будто специально для меня. Я не собирался, как шпион подслушивать под окном. Если бы у двоих вошедших в тамбур, хватило ума обратить внимание на арку окна, то они увидели бы ангела, грациозно присевшего на подоконник. Счел бы тогда Августин себя настоящим святым или попросил бы меня передать почтение его тайным хозяевам. Кто знает, насколько сообразителен этот юный пройдоха.

– Нет, нет и нет. Никаких больше услуг, – на ходу возражал Августин. В его голосе слышалось нескрываемое раздражение.

– Кем бы ты был сейчас, если бы не я, – створка двери с шумом захлопнулась. Кажется, потерпевший неудачу Франциск решил отыграться на неодушевленных предметах.

– Ты, и вправду, считаешь свою помощь неоценимой? – сардоническая усмешка пробежала по бесцветным, детским губам. Только вот надменные складочки, залегшие в уголках рта, портили все впечатление от видимой невинности. Августин был слишком молод, но уже научился играть в опасные взрослые игры, притворяться, лгать, лицемерить, причинять зло без разбору, как врагам, так и временным пособником. Развитие порочности в нем опередило годы. Он не был честен ни с кем из смертных, точно так же, как его тайные хозяева не были до конца честны с ним самим.

– Разве смог бы ты добиться всего сам без поддержки? – не унимался Франциск. – Еще никто из плебеев или даже людей познатнее не мог занять удобного места в Рошене без помощи покровителей.

– Ты называешь святого плебеем? – чуть ли не рассмеялся Августин. Все в этом мальчишке было насквозь фальшивым, даже смех.

– Ты не святой. Мы оба об этом отлично знаем. Ты отлично играешь свою роль на публике, но нам не за чем притворяться друг перед другом.

– Ты сравниваешь меня с актером? – на этот раз в голосе Августина зазвучали резкие угрожающие нотки.

– Прости, – Францинск понял, что пора сдаваться, и виновато потупился. – Я не хотел обидеть тебя.

– Я давно уже привык не обижаться на дураков, – Августин смерил собеседника долгим, презрительным взглядом. – Глупцы сами не ведают, что творят, не отдают себе отчета в собственных поступках. Будем считать, что только что ты оскорблял меня не из вредности, а потому что в твоей голове совсем не осталось ума. Эта ведьма лишила тебя рассудка. Первым делом, наводя порчу, колдуны крадут у человека ум и красоту, а ты, как раз сильно осунулся за последние дни. Раньше ты выглядел куда лучше, а сейчас, тебя просто не узнать.

– Предъяви обвинение кому-нибудь другому, – начал упрашивать Франциск. – Ты же знаешь, что Кристаль мое нареченная.

– Подыщи себе другую невесту. Или никто, кроме нее, не согласен обручиться с тобой?

– Ни у кого, кроме нее, больше нет такого приданого, – честно выпалил Франциск, и сам пожалел о своей откровенности.

– Ах, вот оно что, – задумчиво протянул собеседник. – Все имущество осужденных обычно отходит в церковную казну. Здесь уж я не могу ничего поделать. Дружба перед законом бессильна, по крайней мере, в нашем случае.

– Я не узнаю тебя, Августин, – Франциск решил прибегнуть к своему последнему оружию, упрекам. – Раньше ты не был таким бесчувственным.

– Раньше я был никем, – вполне резонно возразил Августин.

А он опытный стратег, бьет противника его же собственным оружием, про себя я отдал должное его способностям.

Августин вздрогнул, словно успел уловить мою мысль. Он чуть поежился, метнул быстрый испуганный взгляд в сторону окна, мне показалось, что он ощутил мое присутствие, принял меня за кого-то другого и хочет отдать должный знак почтения, например, поклониться, но стеснен присутствием свидетеля.

– Если ты не отдашь должное устоявшимся традициям, то рискуешь вернуться к тому, с чего начал, – Франциск рискнул прибегнуть к угрозам, но произносил их тихо, вполголоса, так, словно предпочитал, чтобы собеседник не расслышал его.

– Неужели? – Августин сделал вид, что ничуть не обижен таким необдуманным замечанием, но глаза его полыхнули опасным, едва сдерживаемым гневом. На дне этих синих, чуть раскосых глаз, как будто полыхала адская бездна.

– Что будут значить твои устоявшиеся традиции перед народом? Как ты объяснишь широким массам, что закон должен щадить ведьму только потому, что она принадлежит к высшему сословию. Ты думаешь, что чернь будет довольна, узнав, какая новая привилегия появилась у богатых. В Рошене слишком долго царил беспредел. Теперь все изменится. Ну, разве это не перст божий, то, что единственный неподкупный судья возглавляет охоту на ту нечисть, которой давно кишит этот город. Я занял свой пост, ничуть не опасаясь того, что мне придется очищать злачное место, куда давно уже не заглядывала справедливость, где аристократия решила, что имеет полное право творить произвол, где простые люди не могут уповать на правдивость нынешних властителей и вынуждены ожидать божьего суда. Возможно, сюда меня привело проведение. Помни, Франциск, я видел адский огонь, я остался жив, пройдя сквозь ад. Ты знаешь, что моя кожа опалена неземным пламенем. Я отмечен свыше, я избранный. Однако если ты не веришь в благодать, снизошедшую на меня, то должен хотя бы испытывать страх перед грубой материальной силой, – Августин жестоко усмехнулся и, крепко сжав кулаки, придвинулся к собеседнику. – Помни, за мной толпа. Толпа, которой так свойственно боготворить своих кумиров. Всего несколько слов или даже просто жест, и толпа растерзает того, на кого я укажу.

«Как бы ты не оказался кумиром всего лишь на час», подумал я, ощутив крыльями холод каменного оконного свода. «Ты сгоришь в том костре, который сам же разжег, возродишь для себя самого то пламя, из которого вырвался по случайности», предрек я про себя, еще больше убеждаясь в том, что Августин обречен. Конечно же, он погибнет не скоро, по крайней мере, не в этом году и уж точно не от рук земных палачей, его казнят те высшие силы, в руках которых он стал всего лишь игрушкой.