Вероника Горбачева - Иная судьба. Книга 3

– Увы, моим искренним огорчением, – воздохнул его светлость. – Что мне за судьба досталась – уже второй раз в жизни вынужден обвинять женщину в самозванстве… Прошу извинить, господа, мы скоро закончим с этим неприятным делом. Итак, прошу внимания!

На последних словах он заметно повысил голос.

Караул вокруг столба – так и хотелось назвать его «позорным»! – встрепенулся и встал по стойке «смирно».

– Сегодня ночью была попытка покушения. На меня, – без обиняков заявил герцог и обвёл сообщество эльфов испытующим взглядом. Кто дёрнется? У кого первого сдадут нервы?

– Надеюсь, неудачная? – ляпнул министр, растерявшись, и затем даже покраснел, сообразив, что сморозил глупость. Герцог вкрадчиво уточнил:

– А как бы вам хотелось? Впрочем, независимо от ваших тайных и явных желаний, я жив, господа, как видите. А преступник – вернее преступница – должна понести заслуженное наказание. Согласитесь, попытка убийства даже простолюдина не может оставаться безнаказанной; что же касается венценосной особы, особы, кстати, являющейся носителем и королевской крови, то… – Развёл руками. – Мои действия обоснованы и законны. Но я очутился в тупике, ибо преступница не моя подданная. Она – ваша соотечественница, и естественным было бы согласовать её наказание с вами. Хочу предупредить… – Жильберт д'Эстре бросил задумчивый взгляд на заметно посеревшие щёки «знающих» эльфов. – Снисхождений с моей стороны не будет. Оная особа явилась в этот лагерь под личиной моей супруги, дабы получить беспрепятственный пропуск к моему телу, и напала на меня, спящего. При ней найдено оружие, а также некий амулет, прямо и недвусмысленно указующий на преступные намерения. Как главный судья своей провинции, я рассмотрел дело, выслушал оправдания со стороны обвиняемой, признал их относительно смягчающими вину и вынес приговор. Он вас интересует?

Первый министр прокашлялся. Оставшаяся дюжина дроу хранила напряжённое молчание.

– Безусловно, ваша светлость, не только интересует, но мы кровно заинтересованы, чтобы злоумышленница понесла достойное наказание. Покушение на вашу особу… гм… это вызывает негодование с нашей стороны и праведный гнев. Но… можем мы узнать имя вами осуждённой?

– А какая вам разница? Могу сказать одно: она благородной крови. Соответственно, наказание для неё будет с учётом её происхождения, не столь позорное. Её будут пороть, не снимая платья.

– По…

Эльф зашатался и глотнул воздуха. Двое из присутствующих схватились за кинжалы и шагнули вперёд. Солдаты из кольца оцепления тотчас развернулись – и ощетинились пиками в их сторону.

– По…роть?

– А как вы думали, рий Пантанюэль? Это и есть смягчённое наказание. Я проявил милость, оставляя в живых преступницу, которой полагалось бы, по меньшей мере, лишиться головы. – Его светлость с удовлетворением отметил, как у партии «знающих» забегали глаза. Фавориты королевы, кося на вооружённых солдат, нехотя отпустили оружие. – Либо быть четвертованной. Но, принимая во внимание стремление к миру и взаимному уважению между нашими государствами, я приговорил её лишь к прилюдной порке. Пятнадцать плетей. И даже без отрубания руки, поднявшей на меня оружие. Этого достаточно, чтобы и соблюсти букву закона, и покарать в назидание тем, кому не нравится моя скромная персона. Я всё сказал. Приведите обвинённую!

Теперь дроу вряд ли можно было назвать тёмными. Щёки одних отливали багрянцем стыда – это у меньшинства, несведущего в истинной сути происходящего, остальные побледнели до синюшности. Вот только с чего: с досады, что неугодную им королеву не вздёрнули нынешней ночью на ближайшем суку и не лишат белокурой головы в ближайшее время? или от стыда и возмущения? Ведь только что на их глазах свершится святотатство: низменная плеть, орудие палача осквернит благороднейшую плоть эльфийки! Аристократки! Короле…

Двое солдат выдернули из ближайшего шатра женщину со связанными за спиной руками, в изрядно помятом, чересчур воздушном для леса платье. Причёска её за ночь пришла в совершеннейшую негодность, под глазами темнели круги… но, в общем-то, она была узнаваема. Зря герцог надеялся, что к утру вторая личина спадёт сама. Хоть бывали на его памяти и такие случаи, когда рассветное солнце развеивало заклинания ночи…

– Риа Сандриэль! – потерянно ахнул Первый. – Но как… Я же сам видел вас нынче утром в шатре её величества! Вы не могли, не можете быть здесь! Это не… вы? Ваша светлость, господин герцог, уверяю вас, это не она!

– Не она, разумеется. – Герцог с удовлетворением кивнул. – Я не просто так упомянул недавно о самозванстве. Взгляните на эту особу, господа высокие эльфы! Насколько мне известно, риа Сандриэль – настоящая! – славится безупречной репутацией верной жены, счастливой в браке, и матери троих дочерей. Её бы примеру – да следовали остальные… И вот эта особа, которую вы перед собой видите, особа, так и не назвавшая своего настоящего имени, посмела бросить тень скверны на столь уважаемую женщину! Нет, господа, не знаю, как это зовётся у вас, дроу, а у нас подобное деяние само по себе заслуживает наказания, как опорочивание чести и достоинства.

Возмущённый ропот пробежал по ряду «незнающих».

– Пусть скажет…– выкрикнул один из них: судя по синим камням на венце и таким же сапфировым глазам – возможный родственник подлинной фрейлины. – Пусть назовётся! Я не позволю какой-то негодяйке позорить честь нашего рода!

Ох, как вскинулась та, что до этого называлась фрейлиной! Как сверкнули её глаза, вспыхнувшие на миг зелёным! Как задрожали и отступили фавориты!

– Не хочет – пусть молчит, – сказал, как отрезал, герцог. – Обещаю, досточтимый рий Тавриэль, после завершения наказания у вас будет полная возможность выяснить это самому.

Он выдержал паузу.

– Итак…

Заложив руки за спину, обвёл присутствующих нехорошим взглядом. Смолкли все. И те, кто порывались выступить в защиту самозванки, не желая отдавать эльфийскую кровь на поругание, и те, кто, пряча глаза, уже бурчали о справедливости возмездия: дескать, что вы хотите, благородные рии? Что заработала, то и получит, знала, на что шла… Замолчали. И в этой тишине, прерываемой лишь хриплым дыханием осуждённой, «самозванку» потащили к столбу. Чуть ли не на руках, потому что ноги у неё подкашивались.

«Ну же», – подбадривал мысленно герцог, «Ну, вы, трусы! Неужели никто больше не вступится, не защитит? Где же ваша хвалёная честь, выручка, где рыцарство, когда прекраснейшую и благороднейшую из соплеменниц вы сами отдаёте мне на заклание? Псы позорные… Знать бы только, для кого вы освобождаете её трон…»

Момент был кульминационный. Королеве – а сейчас герцог окончательно уверился, что перед ним сама Аквитель Восьмая – достаточно было только назвать себя. И тогда, как бы он ни жаждал, откровенно говоря, расквитаться с мерзавкой – отпустил бы сразу. Ибо особа монаршьего звания герцогскому суду неподсудна и отвечает лишь перед собственным кабинетом министров, да ещё, разве что, перед Европейским Трибуналом, специально созываемым. Одно слово Поднебесной, всего одно слово! И женщина была бы свободна.