Ольга Кандела - Латая старые шрамы

Грубиян невоспитанный!

Да как он вообще посмел на меня голос повысить?! Я же женщина. Ни один мужчина не имеет права со мной так обращаться! Вот приедет Рилл… И что я сделаю? Стану ябедничать ему, словно девчонка малолетняя? Пфф… Нет уж! Надо предпринять что-то посерьезнее. Придумать, как поставить этого наглеца на место. Ему это с рук так просто не сойдет!

Я скрипнула зубами и решительно схватилась за перила. Буквально взлетела вверх по лестнице и, преодолев небольшой коридор, вбежала в свою комнату. С размаху хлопнула дверью, вымещая на ней накопившуюся злобу.

Пожалуй, никому прежде еще не удавалось настолько меня разозлить. Безумно хотелось разорвать что-нибудь, швырнуть в стену подушкой, а лучше вазой. Или разбить вдребезги дорогой сервиз. Интересно, у господина ингирвайзера имеется сервиз?!

Сознание тут же услужливо подбросило картинку, как капитан Фрей попивает чаек из тонкой фарфоровой чашечки, и рвущийся из горла рык сменился истерическим хохотом. Я с ходу плюхнулась на постель и только в этот момент заметила два аккуратных свертка на краю кровати. А следом за вещами – и глиняный горшочек на низеньком прикроватном столике.

Мысли мгновенно свернули в сторону еды. Тот перекус, что был в первой половине дня, и нормальным обедом-то не назовешь, а потому сейчас я была голодна, как волк. Тут же открыла крышечку и, вдохнув пряный аромат запеченного картофеля с грибами, набросилась на лакомство. О столовых приборах этот мужлан, разумеется, не позаботился, а потому пришлось есть прямо руками. Можно было, конечно, спуститься в кухню, но пересекаться лишний раз с хозяином дома не было никакого желания. Да и блюдо было еле теплое, а потому обжечься мне не грозило.

Расправившись с ужином, совершенно неприличнейшим образом облизала пальцы, а потом и вовсе вытерла руки о белую кружевную салфетку, покрывавшую комод. Все равно та отжила свой век.

Дальше взялась за свертки. Развязала бечевку, сдернула хрустящую бумагу и тут же недовольно скривилась. Внутри оказалось какое-то изрядно поношенное тряпье. Давно вышедшее из моды светлое платье в мелкий цветочек да простенький небесно-голубой сарафан. Терпеть не могу этот цвет. Бледный и скучный. Такое только невинной овечке носить. Безвкусица, да и только. Еще и с чужого плеча. Если он считает, что я это надену, он очень глубоко ошибается.

Решительно сгребла в кучу подарочек ингирвайзера и направилась вон из комнаты, намереваясь высказать мужчине все, что думаю о его вкусе в целом и о принесенных нарядах в частности. Благо, где располагались покои хозяина особняка, я знала преотлично. Успела изучить дом в его отсутствие.

Дверь в спальню Фрея была не заперта. Я еще издали заметила тонкую полоску света, пробивающуюся из комнаты, а потому замедлила шаг и буквально на носочках подобралась к узкой щелке, не преминув сунуть туда любопытный нос.

Капитан оказался не одет. Точнее, не так чтобы совсем не одет… На нем не было рубашки и привычных высоких сапог. Лишь мягкие домашние штаны свободно висели на бедрах.

Я глянула на его босые ступни и подивилась, как он не мерзнет, – полы здесь просто ледяные. Невольно передернула плечами и зябко обхватила себя руками, сунув прихваченные платья под мышку. Из комнаты веяло теплом, а вот стоять в коридоре было совсем не жарко. Однако представшее зрелище стоило того, чтобы немного померзнуть.

Мужчина находился спиной к двери и не мог меня видеть. И я воспользовалась этим случаем, чтобы поподробнее рассмотреть эту самую спину, широкую, тренированную, с чуть смуглой кожей, на фоне которой были хорошо видны белесые полоски старых, давно заживших шрамов. Совсем не таких, как на лице. И как он только умудрился их получить, в наше-то мирное время? Видимо, работа куратора по инородным вторжениям и впрямь крайне опасна.

Меж тем, пока я занималась лицезрением прекрасного, капитан Фрей уселся за стол, боком ко мне, и открыл стоящий рядом чемоданчик. Внутри оказались медицинские инструменты. Рейнар выудил оттуда ампулу, следом здоровенный шприц с иголкой-наконечником, и у меня похолодело внутри.

Что, вшивый пес его задери, он собирается делать?

Долго этим вопросом задаваться не пришлось. Рейнар ловко стянул предплечье резиновым жгутом и, водрузив локоть на стол, ввел содержимое шприца в вену.

Да, зрелище не для слабонервных. И уж точно не для благовоспитанных девиц.

Я облегченно выдохнула, когда он убрал инструменты и закрыл чемоданчик, но, как оказалось, укол – совершенно не то, чего стоило бояться. Мужчина развернулся лицом ко мне, и я судорожно зажала род ладонью, пытаясь подавить рвущийся наружу крик.

Жуткие раны на лице были не единственными на его теле. Вся правая половина грудной клетки, плечо и ребра были исполосованы такими же страшными отметинами. Длинные росчерки кроваво-красных язв. Будто кто кнутом стегал, прицельно сдирая кожу.

Мать Прародительница, за что?!

Я глубоко вдохнула, пытаясь унять головокружение и тошноту, внезапно подступившую к горлу. Схватилась за стенку и медленно сползла на пол, понимая, что не в силах держаться на ногах.

Вдох-выдох, вдох-выдох. И пульс, бешено колотящийся в висках.

Главное, чтобы меня прямо тут не вывернуло, иначе мало того, что выдам себя, так еще и запачкаю единственное приличное платье. Нет, надо взять себя в руки, успокоиться. Но стоило поднять глаза от пола и вновь глянуть на стоявшего по ту сторону двери мужчину, как мне вновь стало дурно.

Изуродованное тело выглядело ужасно. И даже со своего места я могла различить, что особенно глубокие раны кровят, гноятся. А когда ингирвайзер взялся за полотенце, окунул его в тазик с какой-то жидкостью и, зашипев от боли, приложил к животу, я поняла, что больше не могу смотреть. Вскочила с холодного пола и, не заботясь о том, что меня могут услышать, унеслась прочь.

Свою комнату закрыла на замок, будто он мог отгородить меня от увиденного, выдернуть из головы неприятные мысли и жуткие воспоминания. Наскоро стянув с себя платье, забралась под холодное одеяло, укуталась с головой так, чтобы меня было не видно и не слышно.

И зачем я только туда полезла? Дура! Теперь век не смогу избавиться от этой жуткой картинки, что раз за разом встает перед глазами. И тело все еще дрожит от страха. А веки щиплет от подступивших слез, которые я даже не пытаюсь сдержать. Тихий же вой попросту затыкаю подушкой, вновь и вновь проклиная себя за чрезмерное любопытство. Оно, как говорится, еще никого до добра не доводило.

Сон был муторным. Невнятные образы, обрывки сновидений, мутные краски и смазанные очертания и без того неясных картин. Я ворочалась с боку на бок, подбивала подушку, пытаясь найти удобное положение. То проваливалась в зыбкую дрему, то вновь выплывала из нее. Промучилась так всю ночь и наступлению утра и солнцу, выглянувшему из-за плотных облаков, была только рада.