Наталья Шемет - Девушка с глазами Герды

Под горячими пальчиками зеркало оплавилось и растеклось, как сосулька под весенним солнцем.

Мертвая женщина была очень красива. Правда, под закрытыми веками застыли струйки крови, растекшиеся к вискам. Но это не портило ее. Нежное лицо, обрамленное чуть вьющимися темными волосами, было на диво спокойно. Бледные губы сложились в подобие улыбки, казалось, что женщина просто спит – и снится ей что-то очень-очень хорошее.

Наверное, на небесах хорошо.

Амалия, с детской верой принявшая свои новые глаза, поцеловала Герду в холодные губы.

– Спасибо, тетенька, – прошептала она. – Когда я вырасту, я хочу быть такой, как ты. Я обязательно стану такой, как ты.

И светло улыбнулась.

Где-то далеко-далеко, в холодном сверкающем льдом дворце охнул Кай, схватившись за сердце. Ему на мгновенье показалось, что в грудь с размаху всадили длинную раскаленную иглу. И та проворачивается, жжет нестерпимо, наполняет огнем.

И внутри что-то плавится.

– Тшшш, ну, тихо, тихо, – замерзшие пальцы легко касались серой шерсти. Девушка упрямо гладила по голове все еще пытающегося рычать волка.

Истоптанный снег был заляпан красным – угодивший в капкан серый долго мучился, стараясь освободиться. А когда не смог, попытался отгрызть собственную лапу.

Тогда она и нашла его. Окровавленная морда и страшный оскал не пугали девушку – ее не остановили и клацнувшие возле лица волчьи зубы, когда она наклонилась слишком близко. Длинные светлые волосы испачкались в кровь.

Девушка гладила зверя, и тот утихал, правда, теперь уже скулил, как раненая собака. А он и был просто собакой – большой, серой, очень-очень несчастной. И ему было больно. Ужасно.

Что это такое, она знала. Но боль не пугала. Ни своя, ни чужая. Чужой она не боялась – умела успокоить, унять. А своей не чувствовала. Почти не чувствовала.

Просто помнила, что это такое.

Боль – это больно. Очень. И не только в месте раны. Больно… везде. Сам превращаешься в один острящийся комок, сам – боль, болишь, изнемогаешь, горишь весь – огромный, как мир, или, наоборот, маленький, сжавшийся до размеров кончика иглы – тонкая, едва воспринимаемая обезумевшим сознанием точка, в которой сосредоточилась, в которой пульсирует дикая, липкая, невообразимая боль. Ты – боль. А еще ты – страх.

Потому что с болью всегда приходит страх.

Она помнила.

Лет десять назад

…– Амалия, – ответила девочка. – Меня зовут Амалия.

– А что ты тут делаешь?

– Прошу милостыню. Подайте… – дрогнувшим голоском произнесла Амалия и подняла лицо вверх…

У девочки не было глаз.

Вернее, они были когда-то – но сейчас на их месте остались лишь зарубцевавшиеся раны, страшные, зашитые грубыми руками, которые в лучшем случае годились на то, чтобы валить лес да рубить дрова.

– Девочка… кто тебя так?

– Отец, – светло улыбнулась Амалия.– Он сказал, что так будут больше подавать.

– А твоя мать?

– Она умерла, – снова улыбнулась Амалия.

– А почему ты улыбаешься?

– Потому что она на небесах. Папа говорит, что на небесах – так хорошо… там все счастливы…

Девушка была странной. Да, она почти не чувствовала боли – с детства. И уж точно давным-давно не чувствовала страха. Когда знаешь, что такое настоящая боль, разве страшен – страх? Когда испытал настоящий страх, которому нет равных, разве больна боль?

Она помнила все. Знала все. Наверное, поэтому больше не боялась ни того, ни другого.

Мало кто вообще подошел бы к попавшему в капкан зверю. И уж точно никто не попытался бы разжать страшное железо, поймавшее серого.

Бок девушки кровил – задели зубы волка, когда она пыталась руками раскрыть ловушку-челюсти. Не вышло. Только поранилась, и кровь, смешавшись с кровью пленника, окрасила старое, а теперь еще и разорванное, платье.

Девушка улыбалась. Светло и спокойно.

Ночь опускалась, окутывая лес тишиной и холодом. Деревья отливали синевой, в молчаливом крике раскинув на полнеба руки. Мороз крепчал. Изредка хрустели покрытые льдом ветки, и колокольный звон зимы чудился в застывшем воздухе.

Девушка устроилась возле волка удобнее, обняла за шею, не переставая гладить по голове, спине, смотреть в глаза и утешать, лаская. Понемногу зверь затих, положив голову ей на колени. Тогда она закрыла глаза и, обессиленная, задремала. Так их и нашел охотник. Обоих, почти замерзших, уснувших. Еще немного, и уснувших бы навсегда.

– Ах ты ж!.. – выругался он. Зрелище на самом деле поразило его. Его охота еще ни разу не приносила такой… добычи.

Девушка очнулась и посмотрела на охотника. Волк вздрогнул, вяло дернулся в сторону и заскулил – тонко и жалобно. А потом поднял голову и замер, не мигая глядя на человека.

Охотник смотрел в глаза то девушке, то волку, и видел в них нечто похожее. Что-то большое, непонятное ему. Не страх, нет. И не боль. Хотя и то, и другое читалось во взгляде зверя. Но было еще что-то. Ожидание неизбежного конца и в то же время – спокойствие? Если это только возможно. И еще – понимание?

Словно сама глубина мудрости мира смотрела на охотника, ожидая его решения.

Один вопрос на двоих. И один ответ на двоих.

– Отпусти его, – сказала незнакомка и улыбнулась. Светло и нежно. Окровавленная, замерзшая, иней на ресницах, и рядом страшный волк, прячущийся от возмездия в ее объятиях – картина впечатляла. Охотник, видавший многое, растерялся.

– Отпусти, – снова сказала девушка. Тихо, но твердо. – Тебе не нужна его смерть.

– Хорошо, – неожиданно для самого себя согласился охотник.

…Волк попытался встать на ноги, но не смог. Кость была раздроблена, сухожилия порваны, мышцы, побывавшие в зубах капкана и собственных, повреждены. Девушка поднялась и зашаталась.

Охотник едва успел подхватить ее.

– И что ж мне с вами делать?! – в сердцах воскликнул он.

Выбирать было не из чего. Полубесчувственная девушка оказалась очень легкой, невесомой. Как снежинка. «И в чем-то душа держится?» – подумал охотник и сам поразился нежности, с которой укладывал ее на сани и укрывал, чтобы согрелась. Рядом с ней зачем-то водрузил волка. Незнакомка очнулась, улыбнулась ему, охотнику, снова светло-светло, притянула волка к себе за шею и впала в забытье.

Лошадь храпела от страха и пыталась рвать поводья, а потом успокоилась. Странная церемония двинулась в сторону хижины охотника.

Прошло несколько недель.

Раны девушки – охотник узнал, что ее зовут Амалия, – заживали быстро. Они не были глубокими, просто она потеряла много крови. А волк… волк тоже на удивление поправлялся легко. С перемотанной лапой, с наложенной на нее шиной он, хромая, ковылял за Амалией по пятам что добрый пес и все время вилял хвостом, заглядывая ей в глаза.