Вероника Горбачева - Когда возвращается радуга. Книга 2

…Вестников обычно награждали. Вот и получил посол награду… Высочайший приказ жениться

Кто ж знал, что один взгляд синеглазой распутницы ввергнет душу Филиппа в пучину тягостных раздумий и сомнений? И даже воля монарха покажется ему деспотичной и недостойной просвещённого времени? Ох уж, эти женские очи…

Зато его король не колебался ни секунды. Решение правильное. Женившись, граф де Камилле, подобно легендарному Александру, одним махом разрубит Гордиев узел проблем: продолжит, наконец, угасающий род, ибо после смерти старших бездетных братьев остался единственной надеждой больного отца; накрепко привяжет к Франкской земле рыжекудрую османочку с прилагающейся к ней сокровищницей мудрости. (А он, Генрих, этим самым утрёт нос выскочке Бесс)… Франко-османский брак дополнительно скрепит мирный Договор между двумя державами, как бы ни кривилась при этом Бриттания. И, что немаловажно, его давнишний друг поборет, наконец, нездоровую страсть, снедавшую его со времён отрочества и неудачной помолвки.

Да. Франкии не нужны озабоченные сердечными недугами дипломаты. В сердце посла должна гореть единственная любовь – к своей стране.

Ну, и к королю, конечно, но сие касается всех подданных, независимо от лиц.

А потому, желая ускорить, так сказать, процесс отвязки нездоровой привязанности от своего протеже, Его Величество не отказал в аудиенции графине де Камю, той самой синеокой прелестнице, предательнице; несмотря на то, что подобной чести – немедленного приёма – многие высокопоставленные лица дожидались неделями. Прямо сейчас, в данный момент, он желал поговорить с этой особой – и проставить жирный крест на её возможных надеждах и планах. А что последние, касаемые бывшего обманутого жениха, пестуются и лелеются, Генрих не сомневался.

– Проходите, сударыня, – сухо бросил он застывшему в дверях воздушному созданию. Особа, что ни говори, была хороша, дивно, сказочно хороша и свежа; но последние несколько лет женские чары на короля не действовали. После загадочной гибели Дианы де Монферрей, последней фаворитки, его постель никто не согревал, и двор давно уже терялся в догадках: неужели Его Величеству так запала в сердце изменница, замеченная в связях с бриттами, что он не в силах её позабыть? Или так блюдёт верность невесте Елизавете? Хм-м… Семь лет блюдёт, а при неземной любви, предполагающей подобную верность, давно бы мог и жениться. Нет, что-то здесь не так. Либо же…

Но, вопреки злым сплетням, молодыми смазливыми фаворитами король так же не торопился себя окружать. Поговаривали, что время от времени он исчезает из дворца, и даже бывал замечен в нескольких злачных домах Лютеции; но вот он ли это на самом деле, или двойник, о котором заведомо знали лишь одно – что он есть! – трудно было сказать.

В любом случае, одно оставалось бесспорным: женские чары на короля больше не действовали. А для отцов семейств, обременённых прекрасными дочерями, сие оказывалось весьма досадным обстоятельством.

…Женщина, переступившая порог кабинета, сбросила песцовую накидку на руки метнувшемуся к ней лакею. И стала ещё хрупче, ещё утончённее. Сильфида, эфир, небесное создание спустившееся на землю с лёгкого облачка, не иначе.

– Сир… – присела в глубоком реверансе.

– Прямо с дороги – и ко мне? – преувеличенно радушно заметил король. – Что-то дорожное платье у вас чересчур открыто для нынешней погоды. Я же запретил вне балов и приёмов появляться в подобном виде!

– Простите, сир!

Дама склонилась ещё ниже, предоставляя превосходный обзор на бело-мраморную грудь, впрочем, не так уж сильно и открытую. Декольте на платье было скромненьким, плечи прикрыты. Пожалуй, более внимания уделялось, чтобы подчеркнуть белизну кожи, чем неплохой бюст.

– Мы, бедные провинциалки, не успеваем следить за столичными нововведениями. Но я непременно исправлю свой промах. Нынче же…

– Нынче уже не успеете. Уже вечер. По ночам не ходят к модисткам, – подчёркнуто холодно ответил монарх. Сделал знак подняться. – Итак, что привело вас ко мне в такую пору? Неужели здоровье вашего очередного мужа ухудшилось?

– Как вы догадались? – пролепетала смущённая красавица.

– Это нетрудно.

Генрих прошёлся по кабинету, стараясь подавить раздражение. Дама выводила его из себя. Лгунья, такая же лгунья, как и Диана!

И да, он не собирался предлагать ей стул. Сидеть в присутствии короля – привилегия, даруемая далеко не всем, даже женщинам. Эта – пока ещё не заслужила.

– Отчего-то все ваши предыдущие мужья отличались хрупким здоровьем, – любезно пояснил он, оборачиваясь к посетительнице и закладывая руки за спину. – Вы намеренно выбираете их по этому признаку?

– Ваше величество!

Глаза Анжелики де Камю наполнились слезами. Даже губа задрожала, как у обиженного ребёнка. Понуро упал из шпильки золотистый локон.

– Вы же знаете, я не была вольна в своём выборе!

– Во втором и третьем браке, когда ваши родные с моей помощью старались угомонить вас, связав новыми брачными обязательствами – безусловно не вольны. В первом и последнем – всё зависело от вас. И не пытайтесь заверить меня в обратном!

Красавица умоляюще протянула руки:

– Сир! Вы даже меня не выслушали!

– Ах, да… – Король с досадой кинул взгляд на дубовую панель с чуть разошедшимся швом. – Простите, сударыня, вы же знаете, я лишь недавно вернулся с побережья, а вдали от двора совсем забываешь об этикете… Итак, я вас слушаю.

– И вы не… Даже не предложите?..

Очевидно, красавица хотела робко или смело намекнуть на приглашение присесть – это намерение так явственно читалось на её хорошеньком личике! – но король мысленно отмахнулся. Ничего. Если она и впрямь только что с дороги – насиделась за весь день в карете. Постоит. В конце концов, он тоже на ногах.

Графиня опустила ресницы, пряча рассерженный взгляд.

Интересно, скольким знакомым дамам она успела нажужжать, что король непременно предложит ей стул? А главное, теперь не солжешь и не приукрасишь: змеи-подружки наверняка подкупят его лакея, чтобы вызнать подробности визита.

– Мой супруг слегка занемог, сир. Вы правы. Но, клянусь, в том нет моей вины! Увы, вокруг вдов часто ходят порочащие их слухи. Но, право же, сир, нет ничего удивительного в том, что убелённый сединами старик шестидесяти пяти лет подхватил простуду. В его-то возрасте…

– Позвольте уточнить: в каком это «его» возрасте, сударыня? Насколько я помню, все графы де Камю отличались крепостью и долголетием: прадед и дед вашего супруга дожили до ста десяти и ста пятнадцати лет, а отец, которому сейчас за девяносто, жив до сих пор, хоть и покинул свет, запершись в келье. И о каких это сединах речь? У меня ещё свежо в памяти, как ваш муж бодрячком отплясывал с молоденькими девицами на вашей же свадьбе; девицы, кстати, запыхались раньше, чем он вспотел… Простуда, говорите?