Александр Ростовский - Здесь живут люди

– Но я всегда могу на него рассчитывать. Мы все можем. Ты знаешь, он хороший человек.

– Да, определённо. Но слишком уж угрюмый и молчаливый. Честное слово, старый Хрон порой мне кажется разговорчивее, чем Блум.

Гензель пожал плечами в ответ:

– Уж какой есть. Ладно, нам с Данте пора.

Мы вышли наружу. Я понятия не имел, что старик собирался мне показать, но в этом мире наверняка было полно того, чего я ещё не видел. И возможно это была лишь крошечная доля того, что увидели они, давно тут живущие. Но если в мире живых первооткрывательство было делом непростым, то здесь повсеместная тьма сильно всё сильно усложняла.

– Вы говорили, что ходили на западные холмы. – Обратился я к Гензелю, сразу как мы вышли за порог. – Но как вы здесь определили стороны света?

– Весьма условно. – Старичок не стал затягивать с ответом. – Как и почти всё во Тьме. Центром я взял нашу часовню. Вход её обращён на юг. К лесу, из которого я тебя привёл. Север с противоположной стороны. Ну и восток с западом соответственно.

Тем временем мы спустились с невысокого крылечка, и Гензель повёл меня через всю территорию насквозь. Как я понял, шли мы к дверям часовни.

– Но не вздумай в одиночку ходить в лес, парень. Там в буквальном смысле можно заблудиться в четырёх соснах. Каждый раз, заходя туда, я рискую не вернуться назад. Так что нам всем очень повезло, что ты нашёлся почти на окраине. Потому что думается мне, будто простирается этот лес на большую территорию.

– Тем не менее, вы его знаете.

– Да. Немного. Впервые идти туда, конечно, было оплошностью. Но я об этом тогда совсем не подумал. И знаешь, как я вернулся? Поступил, как мой тёзка из той сказки, когда бросал за собой хлебные крошки. Только я вырезал пометки на деревьях. Компасы, видишь ли, никто из нас собирать не умеет. Да и вряд ли бы они здесь правильно работали. Со временем я просто выучил все тропы. Но Тьма место опасное и очень подлое. Ты можешь пойти той же дорогой, что и всегда. Один неверный шаг, неверный поворот и до свидания, остаёшься блуждать в ней на веки.

Мы прошли по узкой тропинке, пересекающую лужайку, что окружала часовню и остановились перед массивной закрытой дверью, недалеко от того самого колокола, в который звонил Чиж, когда я впервые явился в поселение. Гензель всем телом навалился на дверь, и та с трудом и громким скрипом поддалась, открывшись вовнутрь. По ту сторону я увидел большое просторное помещение, не разделённое на комнаты и с высоким потолком. Света внутри было довольно много. На каждой стене располагалось по два светильника, и того всего шестнадцать. В отличие от остальных это здание оказалось полностью каменным. Покрывавшая камень штукатурка изобиловала царапинами. На первый взгляд они могли показаться беспорядочными, но на самом деле это были зарубки по четыре штуки с пятой перечеркивающей.

У противоположной входу стены сидел сгорбленный человек в чёрной рясе. Его руки лежали на небольшом старом столе. На нём же стояли большие песочные часы. Только песок, или что на самом деле там было внутри, светился всё тем же царствующим здесь призрачным светом. Оба сосуда были заполнены почти одинаково. Песчинки по одной продолжали сонно проходить через горловину и падать из верхней части в нижнюю.

Гензель повёл меня прямо туда. Человек в рясе не слышал, как мы вошли. Только заметив боковым зрением двух приближающихся людей, он медленно повернул голову, мне даже показалось, что с таким же скрипом, как открывалась та массивная дверь. Он был очень стар и очень худ. Со стороны напоминал скелет, обтянутый жёлтой морщинистой кожей. Из-под чёрной шапочки, напоминающей пилеолус священника римско-католической церкви, торчали редкие седые волосы. Пальцы на его руках, казалось, навсегда утратили свою гибкость и скрючились в одном положении. Всем своим видом он напоминал священнослужителя, но символикой христианства не располагал. Вместо креста на его шее, на тонкой цепочке, висели точно такие же часы со светящимся песком, но размером гораздо меньше.

Приветствие от старца мы не услышали. Гензель сам представил мне его:

– Познакомься, Данте. Это старик Хрон. Ещё один из нас. И кстати он немой. Но думаю, всё слышит, хоть и с трудом.

Я встретился с Хроном взглядом. Кажется, он рассматривал меня. Но по старым, почти остекленевшим, глазам трудно было что-то понять.

– Видишь, эти песчаные часы? – Продолжал Гензель. – Мы то давно махнули рукой на время, но старик только и делает, что отсчитывает дни. Падение последней песчинки знаменует прошедший час. Перевернув часы 24 раза, Хрон делает на стене зарубку о прошедшем дне. Посмотри сколько их тут. – Гензель обвёл помещение рукой. – Группы по пять зарубок. Семьдесят три таких означают год. Сомневаюсь, что високосные он берёт во внимание. Если пожелаешь, можешь лично заходить к нему и отсчитывать, сколько ты здесь пробыл. Но это непросто. Пометки старик делает в хаотичном порядке, понятном только ему. А теперь пойдём. Он не любит, когда его отвлекают от этой работы.

Мы покинули часовню. Я помог Гензелю прикрыть за собой дверь. Даже для двоих она казалось тяжёлой.

– На самом деле, Хрон уже был здесь, когда я появился, первым из всех. А стены внутри были чистыми. Но старик не мог вымолвить ни слова. Даже назвать своё имя. Я забавы ради прозвал его Хроносом, в честь древнегреческого бога времени. Шутка шуткой конечно, но имя это так и прижилось. Тем более настоящее то он так и не назвал. А теперь пойдём. Есть ещё кое-что. Самое важное.

Молча и торопливо, Гензель повёл меня за собой. Он шёл к своему дому. Я следовал за ним. По пути мои мысли всё вертелись вокруг того старца. Он явно знал гораздо больше, нежели все, кто тут жил. Просто не мог рассказать. Не мог или не хотел. И это здание. Оно каменное. Кто его построил? Вряд ли Хрон мог это сделать.

Мы подошли к дому Гензеля. Он быстро поднялся наверх по крыльцу, снял фонарь, висящий рядом с входной дверью, и спустился обратно ко мне.

– Свет, Данте. Свет – наш самый главный ресурс. Но как думаешь, откуда он берётся?

Я долго мог предполагать, но вряд ли хоть один из вариантов оказался бы верным. Оставалось лишь пожать плечами. Гензель же молча, открыл дверцу старинного фонаря и достал оттуда стеклянную колбу, которая располагалась на месте фитиля. Именно она испускала призрачный свет. Старик отложил сам фонарь в сторону, на нижнюю деревянную ступеньку, и откупорил изъятую ёмкость. Он наклонил её, подставив свободную ладонь сложенную лодочкой. Из горлышка на землю пролилось содержимое колбы, очень похожее на жидкий фосфор. Вот только трава, на которую попала жидкость сразу начала дымиться и тлеть, будто то была какая-то кислота. Но рука Гензеля, в которой находились вылитые остатки, была в полном порядке.