Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный

– А я вот хочу тех! – Домашка даже притопнула. – У Леденичей парни – будто дубки, один к одному. А достанутся нам какие-нибудь завалящие, негодные… Веснояре-то чего горевать! – Она оглянулась на двоюродную сестру, которую легко было найти среди девушек по пышному зеленому венку. – За нею сразу съедутся, хоть с Касни, хоть с Жижалы! А мы…

– Мы тоже не пропадем, не ной! – оборвала ее Младина. – Пойдем, а то не увидим ничего.

Они пролезли вперед, и старики пропустили их в первые ряды, где толпилась прочая молодежь. В середине круга уже стояли Данемил и Годонег, плотный коренастый парень, не такой рослый, но плечистый, с крупными кулаками. Никакого оружия при них не было: они бились «простым боем», и проигравшим считался тот, кто вылетит за пределы обозначенной камнями площадки. Данемил и Годоня посматривали друг на друга с вызовом, но скорее шутливым, чем злобным. Оба были достаточно взрослыми и умными, чтобы понимать важность повода, грозившего рассорить их роды, но они полгода прожили в лесу под одной крышей и считались братьями по «лесному роду», поэтому в нынешнем поединке видели скорее возможность показать родичам и девушкам свою силу и ловкость. Но тем не менее, а может быть, как раз благодаря этому каждый намерен был биться до конца и не давать противнику спуску. Эта схватка была для них продолжением все той же многолетней борьбы – уже лет пять они оба выходили друг против друга в рядах «стенок», когда парни обоих концов Сежи, истоков и устья, выходили сражаться в обрядовых поединках Ярилиных и Перуновых дней.

Друг друга они знали очень хорошо и заране представляли, как противник будет действовать. Плотный коренастый Годоня, скорее мощный, чем подвижный, почти не замечал ударов, предпочитал захватить противника в охапку, опрокинуть на землю и давить, пока тот не запросит пощады. Более легкий Данемил в подобных схватках охотно пользовался преимуществом, которое ему давали длинные руки и ноги, и наносил точные сильные удары.

Когда Вышезар дал знак к началу, Годоня сразу кинулся вперед, норовя своим весом вытеснить Данемила из круга, так что народ с той стороны площадки с криком отшатнулся, чтобы не попасть под горячую руку. Увернувшись, Данемил ловко ударил под ребра, но тот и бровью не повел. Они закружились по площадке, выбирая каждый удобный для себя миг, Данемил нанес еще несколько ударов – ногой под колено и одновременно кулаками по лицу. В прежние времена этот прием не раз приносил ему успех, но сейчас льющаяся с разбитых губ кровь лишь раззадорила противника, ничуть не уменьшив упрямства и боевого пыла. Годоня отступил на полшага и тут же ухватил Данемила за предплечье – тот едва выскользнул, и то благодаря тому, что оба они перед поединком сняли рубахи и остались в одних портах.

Потерпев эту неудачу, Годоня вдруг пригнулся, но Данемил слишком хорошо его знал, чтобы не понять, куда тот клонит: Суровцев сын тоже не один поединок уже выигрывал, кинувшись противнику в ноги, сшибив наземь и навалившись всем весом сверху. Другой отступил бы, но Данемил вместо этого резко выдвинул вперед левую ногу и перенес на нее вес тела. Только эта нога, а не обе, и попала Годоне в захват; Данемил устоял и со всей силой ударил противника по спине обоими локтями, выбив из его легких весь воздух. Тот только хэкнул, а Данемил без задержки, выпрямляясь, одновременно правым коленом врезал склонившемуся Годоне в лицо. Выпустив его левую ногу, Годоня рухнул, хватаясь за сломанный нос, ловя воздух ртом и захлебываясь кровью, а Данемил не мешкая уселся на него сверху, коленями придавив руки, и для верности врезал промеж глаз – уже не всерьез, лишь вложив в этот удар остаток боевого настроя. Бой был окончен.

***

Гулянье после этого продолжалось всю ночь, до новой зари. Победив, Данемил освободил свой род от обвинения в том, что сами Леденичи срубили межевые березы, освободив участок, и подтвердил, что они покусились на чужое без злого умысла, по неведению. На том старейшины и помирились к облегчению округи: ссора старейших и наиболее многочисленных родов нарушила был мир и покой всей волости. Выпив мировую братину, Лежень, Суровец и Красинег подтвердили уговор насчет обмена невестами, к великому облегчению последних. Девушки визжали и обнимались на радостях, и только Веснояра улыбалась словно через силу. Младина дивилась, что с ее сестрой, но вдруг заметила в толпе Травеня, который смотрел на Данемила довольно злобно, и застыла: кое-что ей стало ясно. Ну, конечно! Ведь если бы Заломичи отказались давать невест, кому обещали, то Веснояра могла бы достаться Травеню. Вот он ухмыльнулся, заметив, что на него смотрят, взъерошил волосы; на руке его мелькнуло кровавое пятно. Кровь была по-прежнему ярко-красной, будто свежей, но… этого не могло быть! Кровь ведь быстро темнеет, сворачивается… что это такое?

«Убийца, убийца…» – вдруг долетел до ее слуха еле слышный шепот.

Младина обернулась: внезапно ей стало страшно. Вокруг были люди, но никто из них не смотрел на нее, все были заняты разговором между собой.

«Убийца, убийца…» – зашептало снова сзади, и она снова обернулась, но опять никого не увидела.

– Младинка, что вертишься? – Пробегая мимо, двоюродный брат Поспел шутливо дернул ее за косу.

И вот тут она, услышав настоящий человеческий голос, осознала, что шепот раздавался будто у нее в голове. С ней пытался говорить тот, кого нельзя увидеть.

Ее пробрал озноб, зубы застучали, и она крепко стиснула челюсти, чтобы подавить дрожь, даже обхватила себя за плечи, будто боялась развалиться на части. Травень – убийца? И с ней пытается говорить дух его жертвы? Но кого он мог убить? Все в округе живы, не было никаких убитых… Разве что один из тех двоих, кто не вернулся из леса… И почему с ней? Она разве волхвита какая?

А Травень уже вновь улыбался, подошел к ее брату Ярко, заговорил с ним, похлопал по плечу – видать, прослышал, что у Ярко зимой первенец родился, поздравлял. Тот отвечал, кивал, благодарил, смотрел на Травеня без малейшего удивления – будто не видел кричащих ярко-красных пятен у того на груди и на руках, прикасавшихся к его плечу. Почти безотчетно, пользуясь присутствием брата, Младина подошла и встала возле Ярко.

– Что смотришь на меня, девица-красавица? – задушевно обратился к ней Травень, но она ясно слышала в его голосе подавленную досаду. – Или я так собой хорош да пригож? Посватался я бы к тебе по осени, да не судьба, богам не поглянулось!

Младина молча смотрела на него исподлобья, будто пыталась просверлить взглядом голову и посмотреть, что внутри. «Убийца, убийца!» – сильнее, быстрее, горячее зашептали голоса у нее в голове. И Травень отвел глаза, с досадой поджал губы. Судя по тому, что держался он уверенно, как всегда, вины в кровопролитии он за собой не знал и бояться ему было нечего. И Младина поняла, что эти пятна крови действительно видит она одна, а ни люди, ни даже сам Травень о них не подозревают. Да и как бы он посмел явиться в святилище, если бы знал за собой такое страшное дело?