Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный

– Ах, это! – Семилада рассмеялась. – Об этом не я, об этом Темная Мать позаботится. Поехал уже твой жених за тобой, да только… в другую сторону!

– Как – в другую?

– Не бойся. Ты ведь встречала уже белую волчицу? Она тебя в нужное место приведет.

– Моя зверь-мать?

– Это не зверь-мать.

– Но кто же? – Младина испугалась. Если не зверь-мать, тогда что это за игрец? – Чей это дух?

– Чей? – Семилада снова рассмеялась. – Да твой же собственный!

Последние слова ее донеслись издалека, и Младина толком их не поняла. Семилада взмахнула рукой, и Младину дернуло вниз… или вверх… было чувство, будто она несется вверх, а весь мир вокруг стремится тоже вверх, но еще быстрее, и потому она летела вниз! Так или иначе, она крепко зажмурилась, а потом упала на что-то твердое, и сразу стало очень тяжело. А еще жарко и душно.

Безотчетным движением она сорвала с головы что-то, мешающее дышать и видеть. И наконец осознала себя сидящей на полу, на белом полотне, с платком и куском волчьей шкуры в руках. Перед ней стояла широкая миска с водой.

Младина опустила в воду дрожащие руки, умылась. Стало полегче. Потом встала, одолев головокружение и усталость каждой мышцы, каждой косточки, осторожно подняла миску, стараясь не расплескать, и понесла наружу. В открытую дверь избушки рванулся свежий ветер, будто застоявшийся конь, охватил ее прохладной волной, омывая и снимая следы усталости. Младина вылила воду из миски наземь и мысленно проследила, как она течет сквозь земную грудь до самых нижних глубин, до самой бездны. Влажный ветер трепал ее распущенные волосы, но она не мерзла в рубашке; наоборот, от нее шел пар, как после бани. Ветер пронизывал насквозь и освежал каждую частичку тела. Держась за дверной косяк, она смотрела в темную глубину леса. Потом подняла глаза к небу. Среди облаков белыми искрами мерцали звезды, будто само Всемирье своими бесчисленными очами смотрело ей в глаза.

***

После этого путешествия отношение к ней Угляны изменилось. Ведунья стала смотреть на Младину как-то странно: не боязливо, но настороженно. Она ведь тоже видела и слышала все, что происходило при встрече Младины с ее чуром-вещуном, Семиладой, и теперь беспокоилась. Ответственность за такую выученицу была ей не по плечу, и утешали только вести ее собственных игрецов, обещавших, что скоро эту ношу с ее плеч снимут. Но они же утверждали, что Младине нельзя терять времени, ни одного дня, которое она может потратить на обучение.

Первым делом она велела ей сделать куколку из лоскуточков и получше украсить ее цветными нитями и мелкими бусинками. В этой кукле будет жить ее чур-вещун, точнее, вселяться, когда Младине понадобится помощь. Угляна научила, как обращаться с куколкой, как ее кормить, как разговаривать с ней, выражая почтение и благодарность к чуру-вещуну. Хранить ее надлежало в тайном месте и доставать только тогда, когда есть настоящая нужда.

Шло время свадеб, Угляну что ни день звали куда-то, где надо было охранять женихов и невест от порчи и сглаза. Собираясь справлять свадьбу, люди первым делом приходили к ней с подношениями и звали в гости – оберегать молодых. В следующий месяц после Макошиной недели бывало, что Угляна ездила с одной свадьбы на другую, не заходя домой. Младину она сразу же стала брать с собой, и вдвоем они объездили десятки весей и выселок.

– Гляди во все глаза! – перед первым же выездом предупредила Угляна девушку. – Если увидишь по дороге женщину незнакомую, девку раскосмаченную или бабку, сразу мне говори. Они, сестры мои бывшие, уж который год ни одной свадьбы не пропускают, все пытаются испакостить. Самим не свезло, так хотят чужое счастье отнять, а заодно и мне навредить.

Речь шла о Глуховичах, из которых была родом Угляна. После того как стало известно, что она пять лет прожила у колдуна, превращенная в кошку, а потом ушла в лес и стала волхвитой, девок из ее рода никто больше не брал замуж, и невест ее братьям и племянникам не давали. Род вымирал и вырождался. И давно уже ходили слухи о злых старых девках-простоволосках, стремящихся испортить свадьбы, дабы украсть немного чужого счастья.

– Было однажды прошлой осенью, – рассказывала Угляна по дороге, когда Бессон из рода Бельцов вез их на свадьбу своего сына и племянника. – Ехали мы с Воротиловичами по невест в Ильгов городок. Знаешь, голядь там живет. Едем с невестами назад, а вдруг из лесу как выскочит одна, как закричит: «Дорога вам на лес!» – и клок волчьей шерсти кидает под ноги коням. Да я-то ждать не стала, кричу: «Дорога нам на поле!» – и в нее заговоренным корнем бросила. У нее дурищи, оленьи рога и выросли, да здоровенные такие! Она ни с места, рогами запуталась в ветках, и шагу ступить не может.

– И что же? – спросила изумленная Младина, воображая жуткое зрелище: женщина с оленьими рогами на голове, застрявшая в кусте.

– Взяли ее мужики, морду в кровь разбили, чтобы больше колдовать не могла, и в реку сбросили, – со злобой ответила Угляна. Ненависть родни изрядно отравляла ей и без того трудную жизнь. – Не знаю, выплыла или нет…

– Шею свернуть надо было, – оглянулся правивший лошадью Бессон. – Ты смотри, мать, как следует. Если нам такая оленица повстречается – сильное слово ей скажи, чтоб прям померла на месте! У меня сын-то всего один, не хочу, чтобы он со своей свадьбы волком убежал!

По прибытии на место у ведуньи находилось много дел. Старшие в роду встречали ее на пороге и подносили угощенье – нарочно для нее испеченный пирог. В этот раз все быстро прослышали, что ведунья обзавелась выученицей, и пирог стали делать вдвое больше.

– Вот нам радость, что ты с помощницей теперь! – обрадовалась большуха Бельцов. – Мы уж думали, где ж ты найдешь-то себе? Как Хитрован когда-то Паморока нашел, незнамо где подобрал. Отец наш рассказывал, сам Хитрован-то хороший был мужик, не вредный, ему поднесешь чарку, пирожком угостишь, поговоришь вежливо, он все и сделает, как надо! А с Памороком не столковаться было иной раз, хоть по шею в пироги его посади! Сам все к девкам подбирался, а не то грозил… тьфу на него! Мы и боялись, ты себе из этих выученицу возьмешь… ну… бывших твоих… – Баба замялась, будто ей приходилось говорить о чем-то уж очень неудобном. – А у тебя теперь дочка своя нашлась! – Обойдя опасное место, она с облегчением расплылась в улыбке. – Своя-то дочка завсегда лучше, и матери такая радость при себе ее держать! Отдавать никуда не надо!

Сежане радовались, что у Угляны появилась преемница. Хоть та и не была еще старухой, всем известно, что волхидника в любое время могут нави и игрецы утащить, и лучше, если волхвита подготовит себе смену загодя. Волхидник, умерший, но не передавший другому своих игрецов, причинит много зла округе, это тоже все знали. Теперь уже стало известно, что-де Младина – родная дочь Угляны, которую та когда-то отдала Заломичам на взращение, и бабы поговаривали, что якобы всегда замечали у девки угрюмый взгляд, верный признак избранного игрецами.