Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный

Младина уже видела, как на свадьбе Угляна заставляла то же самое проделывать невест при вхождении в новый дом, и повиновалась. И тут же ощутила, как целых рой злобных игрецов с воем взмыл в воздух и бросился куда-то прочь.

В избе Младина устало села на лавку и осторожно вынула из короба куколку Семилады. Пришла пора покормить чура-вещуна и поблагодарить…

– Ну, матушка, что говорить будем?

Воевода Красовит сурово воззрился на жену. За двадцать лет совместной жизни он привык не бояться ее, хотя знал, что бояться стоит. Но воевода был смелым человеком – иначе сама Лютава не вышла бы за него.

За время, прошедшее после бегства Унелады, он так и не перестал сердиться. Воевода очень любил дочь и после ее исчезновения пришел в ярость. Миновало несколько дней, прежде чем бегство девушки обнаружилось, тем не менее воевода поднял дружину и устремился в погоню. Но напрасно. Первый день они блуждали в невесть откуда взявшейся дебри на тех местах, где еще вчера располагались лядины, едва заросшие молодыми деревцами и прорезанные тропками; теперь же там шумел вековой бор, сплошь заваленный буреломом. Уставшие, не чуя под собой ног, кмети повалились спать уже в темноте, а утром проснулись посреди кустов знакомой лядины. На краю ее нашли запутавшийся в жухлой траве гребень – хорошо знакомый Красовиту костяной гребешок для девичьей косы, который сам когда-то подарил дочери…

Весь второй день дружина потратила на поиск брода – там, где он всегда был, теперь бурлило мощное течение глубокого русла. Красовит изругался: не может быть, чтобы осенние дожди полностью уничтожили брод! Искупав несколько людей и коней, стали искать другой, но так и не нашли – вода покрывала с головой, течение едва не губило даже лошадь. А назавтра брод опять стал проходимым, а на камнях его застрял мокрый рушник – из тех, что Унелада вышивала себе в приданое…

Когда переправились за реку, потянуло дымом. Лесной пожар глубокой осенью, когда все кругом отсырело, был вещью невероятной; огня нигде не было видно, но душный серый дым тянулся отовсюду: от стволов, из-под мха. Люди и кони кашляли, задыхались, и скоро пришлось повернуть назад. Красовит намеревался продолжить путь завтра, когда, как в предыдущих случаях, наваждение к утру спадет, но дружина возмутилась.

– Не дразни игрецов, воевода! – сказал ему Божаня, выражавший мнение всех кметей – утомленных и встревоженных. – Дочка твоя хоть и молодая, а ведунья уже знатная. Еще бы – при такой-то матушке. Гребень был ее, рушник ее. Если тут поискать, и кресало ее найдем. Оно так выходит, не хочет она, чтобы ты ее нагнал и назад воротил. По своей воле ушла.

– Это моя дочь! – яростно отвечал Красовит. – Не ее дело – за себя решать. Хочет, не хочет – найду и за косу домой приволоку! А князю Браняте, козлу старому, ярилку оторву под самый корень, чтоб знал, как молодых девок увозить!

– Твоя дочь, воевода, не простая девка! – вздохнул Божаня. – Она – старшая дочь старшей дочери, многих княгинь и волхвит прямая наследница. Сама Леля в ней живет, ее нельзя за косу таскать. А то у всех девок враз косы отвалятся, что делать будем? Поедем-ка домой! А то она еще чего похуже придумает, вовсе из лесу не выберемся.

Как ни трудно было упрямому Красовиту смириться с поражением, считаться с дружиной приходилось и ему, а продолжать погоню не хотел никто. С чародеями бороться – себе дороже выходит, об этом каждый знал множество жутких повестей. И он повернул назад, кипя гневом на ту, которая была во всем виновата – на жену. Почему она не сделает того, о чем ее просил Бранемер? Почему не вернет дешнянскому князю сына, чтобы уехал восвояси и успокоился? И почему она, леший ее возьми, не смотрит за единственной дочерью?

Ради такого случая Красовит сам отправился в лесную избушку Лютавы, хотя не бывал здесь почти никогда. Судя по тому, как жена его встретила, она знала, что он вернется ни с чем.

– Она хотела уйти, – спокойно отвечала Лютава на крики мужа, который, зная, что здесь их никто не услышит, отводил душу. – Она больше князя Браняту похитила, чем он ее.

– Ну а ты куда смотрела? В Навь, как обычно? А в Яви хоть гори все синим пламенем – муж, дом, дети, весь Крас-городок, вся земля наша!

– Я не знала, что она хочет бежать. Она отвела мне глаза. – Лютава улыбнулась, скорее довольная, чем раздосадованная тем, что ее дочь уже совсем взрослая. – Она была на своем пути и потому оказалась сильнее меня.

– Что ты несешь такое, навь вас всех пожри! – Красовит в негодовании сжал голову широкими ладонями. Он всегда был далек от колдовских дел, и их непонятность, неподвластность приводили его в бешенство.

– Слушай, коли не лень. – Лютаву ничто не могло вывести из равновесия, которое питала сама бездна подземельная. – В нашей дочери живет богиня Леля. А ее суть – весна, ее дело – любить и возрождать. Из-за Столпомеровых страхов Унелада слишком долго ждет, пока ее жених пришлет за ней, а богиня не может ждать. Богиня толкала ее к тому, кто нуждается в ее любви. А Бранемеру нужна не просто дева – ему нужна богиня Лада для его святилища. Он ведь жаловался, что не имеет достойной. А Унелада уже взрослая, ей уже тесно и тяжко здесь, при мне. – Она так сказала это «при мне», что Красовит понял: она имела в виду, что дочери-Леле тяжело жить под властью матери-Марены. – Богиня в ней просилась на простор. Вот она и пошла, иначе богиня покинула бы ее. Не надо пытаться ее возвратить. Заставив дочь свернуть с пути Лели, ты разлучишь ее с Лелей.

По угрюмому лицу Красовита было видно, что он был бы рад этому исходу. Он давно привык видеть во «всем этом волховании» только помеху обычной человеческой жизни. Боги, конечно, нужны, но не прямо здесь, в доме, в глазах жены и дочери! Он-то был обычным человеком и порой проклинал судьбу, которая сделала его единственным на свете пригодным мужем для Лютавы. С самого начала между ними стояла высокая стена, и за двадцать лет она не стала ниже. Единственный сын, опора и надежда всякого отца, рос молодцом хоть куда, но с самого младенчества был оборотнем и чародеем, лучшим другом и союзником матери (которая ради его рождения и вышла за Красовита замуж), а с отцом был почтителен, но оставался далек и непонятен. Боги отнимали у воеводы семью, он бесился, но ничего не мог поделать. И понимал, что и эти женщины ничего не могут поделать с собой и теми силами, что в них живут.

А вслед за первой пришла и вторая беда. Установился санный путь, и довольно скоро в Крас-городок пожаловали почетные гости: посольство от полоцкого князя Столпомера. Приехали за невестой…

Своего единственного сына, княжича Бранеслава, Столпомер потерял очень много лет назад. Тот погиб в сражении, еще будучи женихом, и не оставил детей. Кроме него, у Столпомера имелась единственная дочь Дивина, нынешняя смолянская княгиня. Выдавая ее за молодого князя Зимобора, Столпомер поставил условие, по которому старший внук передавался ему на воспитание, чтобы впоследствии стать его наследником. И через восемь лет в Полоцк привезли мальчика, княжича Хортеслава, который с тех пор и составлял семью стареющего князя. Через пять лет сам Столпомер подыскал ему невесту: Унеладу, дочь воеводы Красовита и Лютавы, в чьих жилах текла кровь угренских и оковских князей. Во время обручения Унеладе было всего восемь, и свадьбу назначили через девять лет. И вот они прошли, Хортеслав сам приехал за своей будущей женой.