Марина Туровская - Ниночка

На трех полках, висящих на стене, плотно стояли книги. «Справочник медика», «Особенности работы сельского фельдшера», «Принимаем роды дома» и еще два десятка томов со скучными, привычными Нине названиями.

– Ба, а что за книги на третьей полке? Не вижу.

– Не видишь, – спокойно согласилась бабушка Полина. – Там нет названий. Это травники. Но самой главной книги нет. Без нее я всю жизнь ведьмачка, а не ведьма.

– Что за книга? – Нина развернулась к кровати. – Инструкция по проведению обрядов?

– Можно сказать и так. – Бабушка подтянула к подбородку покрывало. – Знобит меня что-то. А книжка та особенная, живая.

– Как это? – Нина отхлебнула чаю и поставила большую чашку на стол. – Ты ее видела, что ли?

– Не видела. – Старческие пальцы сильно сжимали покрывало. – Сильная книга, хотя и опасная. Всю жизнь ее искала, но не судьба… А ты съезди в город, поработай. В этот раз темности я не вижу, второго ребенка в подоле без мужа не принесешь.

– Я постараюсь. – Нина потянулась, широко расставив руки. – С одним-то еле справляемся, все денег не хватает, куда уж второго?

– Это верно. Хотя правнучек получился хороший. Я когда Сереженьку увижу, батю твоего, передам, что дочка и внучек у него замечательные, невестка хорошо себя ведет, хоть и всю жизнь дура. – Бабушка провела согнутой артритом и годами ладонью по своим глазам. – Ты сходи, Ниночка, воды наноси, ее скоро много понадобится.

К вечеру бабушка тихо умерла, во сне.

Позвонили батюшке. Тот отпевать отказался наотрез – и ехать далеко, да и Полина-грешница имела не самую лучшую для церкви репутацию.

– И не просите. Никто не уверен даже в том, что она была крещеная. Книги с записями не сохранилось, пожгли их в тридцатые.

Тут Аня запричитала, что в последние годы баба Полина постоянно приезжала на крестный ход на Пасху и жертвовала церкви приличные деньги. Сменив тон, она серьезно добавила:

– Расскажу по деревне о вашем отказе, пусть прихожане узнают, какими вы бываете вредными.

– Я ее заочно отпою, – подумав, решил батюшка. – Теперь это можно. Диктуйте все данные.

Долго ждать не стали, похоронили бабушку Полину через день и шумно, с песнями и плясками, с искренним плачем и прощаниями справили поминки.

В четырех деревнях затаились, боясь спросить, кому старуха передала свой ведьминский дар, ждали, у кого он проявится.

Месяц было тихо, начали уже подумывать, что или врали про Полину и она просто как медик могла в полвзгляда определить болезнь, или правнуку досталось.

В начале июня подоспели сразу три дня рождения. У владельца сыродельного цеха Геннадия Семеновича, у сорокалетней Оксаны, заведующей сельским магазином, а заодно и его совладелицы, и у агронома, не пожелавшего выйти на пенсию, Николая Тимофеевича.

Деревня, где жила бабка, Бабино, та совсем маленькая и умирающая, а где Нина с матерью, Кашниково, – так та большая, на пятьдесят дворов.

Поскольку все друг другу в той или иной степени родственники, то Кашниково, Пестово и Бабино готовились к празднованию дней рождений, как к Новому году. Гулянкой охватывались все возраста.

В позапрошлом году во время этой всеобщей расслабухи и попойки сгорел дом пастуха Стаса – хорошо, что без жертв. Стас был счастлив – правление совхоза выделило ему новый дом, где не чадила печка.

В трех именинных домах праздновать начали прилично. С красивым застольем, с гостями в выходных одеждах, с подарками. Приходили и москвичи из двух домов, проданных под дачи. Пили они ничуть не меньше местного населения. Дарили стеклянные салатницы, хотя в широких мисках закуску выставлять сподручнее и не бьются. Еще подарили книги и шампуни – видимо, у них завалялись лишние.

Ели и пили весь вечер, пели и пили всю ночь, несколько раз пытались подраться, получилось не очень убедительно.

Утром все страдали похмельем. В деревне практически не осталось трезвого мужика, бабы тоже пили от души, но они хоть иногда переключались на хозяйство и детей и за мужиками не поспевали.

Хотя и среди баб некоторые отличились, особенно местная шлюха Мила. Ее опять заметили на сеновале, но по причине пьяного косоглазия выяснить, с кем она копошилась в эту ночь, не смогли. Вечером каждая хозяйка на всякий случай дала подзатыльник мужу и затрещину старшему сыну. За несколько лет Милка прошлась по всем мужикам в окрестных деревнях, кто мог бы выставить пол-литру. Все знали, что по праздникам гулевая деваха давала просто так, из щедрости – но авансом.

Нина и Анна знали о ее похождениях больше других: она жила через дом от них, и часто полюбовнички уходили огородами через их участок.

Нина как личность Милу не воспринимала, не высказывая ни осуждения, ни одобрения. Анна искренно Милу ненавидела. В свое время ее Сергей тоже отметился в постели Милки, и Анна, лечась от нехорошей болезни, закатывала скандалы и била окна у соседки.

В последнее время Милка приутихла. Сказывался возраст и то, что три года назад она родила девочку Женьку. Ходили слухи, что Женька от Алексея, которого на себе женила богачка Ольга, и сильно на него похожа.

При расспросах Милка нагло отшучивалась: «Вот накоплю денег на генетическую экспертизу и подам на алименты. Представляю, как бригада медиков ходит по домам и у всех ваших мужиков берет кровь. Вот смеху-то будет!» Женщины не смеялись.

Только фермерша Ольга точно знала, с кем была Милка в загульную ночь, и на целую неделю выгнала мужа Алексея из дома. Сначала шальная Милка была довольна и ждала Алексея у себя, но она зря надеялась, он ушел жить в дом матери с намерением через недельку вернуться к жене, всегда его прощавшей.

С утра к Нине сначала домой, а затем в медпункт стали забредать за таблетками страждущие исцеления поселяне и поселянки. Нина продавала анальгин и алка-зельтцер. Через дорогу в сельмаге Оксана продавала не менее полезное лекарство – пиво.

Днем по жаркой пыльной дороге ходили суетливые куры, торопящиеся женщины и ослабленные мужички.

К обеду гости опять потянулись в три дома, прихватив закусь.

Нина сидела с ребенком. Она вчера зашла часика на три к Оксане, у которой всегда было весело, но не пьяным угаром, а юморной компанией. На двадцать минут заскочила к Николаю Тимофеевичу и буквально на десять минут заглянула к Геннадию Семеновичу, он приходился ее покойному отцу троюродным братом.

Геннадия Семеновича она поздравила особенно быстро, подарила книжку о целебных травах, постояла с одной стопкой и ушла. Это не потому, что она такая трезвенница, а потому, что пожилой фермер основательно положил на нее глаз. Грузный, краснорожий, он начал зарабатывать большие деньги, продавая сыр в областной город. Постепенно охамел и грубо щупал всех баб подряд. Нину пощупать пока не удавалось и поэтому особенно хотелось.