Наина Куманяева - Мир был на пороге конца

И, приняв это решение, я, наконец, заснула. Мне привиделся ужасный сон. Мне казалось, что я лечу по узкому бесконечному каменному коридору и что меня преследует огромный хромой мужчина, размахивающий в воздухе синим конвертом. Преследователь настигает меня, я слышу его тяжелое дыхание, и я просыпаюсь с испуганным воплем. Моя комната залита светом, а в дверь стучится прислуга Фрида: «Уже семь часов, фройляйн!»

Я спешу одеться и спуститься вниз к завтраку, рассчитывая после него засесть за работу. С послеобеденной почтой в Берлин должна уйти рукопись, и я до обеда работаю с фрау Кауфманн. Обычно после завтрака я садилась за пишущую машинку, а она диктовала мне. Затем мы вместе исправляли написанное, а по вечерам я переписывала.

Госпожа Кауфманн обладала способностью диктовать очень ясно и вразумительно, совершенно не испытывая необходимости менять построение фразы или подыскивать слова. Но в это утро она была необычайно рассеяна.

Что мог ей сказать вчера вечером доктор? Ко мне она была внимательна как обычно, и я готова была уже объяснить себе ее состояние тем, что она была не удовлетворена развитием действия в своем романе.

За обедом тяготевшая над нашим домом тайна не прояснилась, о происшествии минувшей ночью вообще не упоминалось. Судья Кауфманн имел беседу с одним из своих прибывших из Берлина коллег и целиком был поглощен политическими сообщениями. Он прочел нам целую лекцию о преступлениях сербов и заверял нас, что австрийцы будут реагировать на их деяния должным образом и воздадут им по заслугам.

После обеда он, по обыкновению, отправился поспать. Его примеру последовала и жена, а я села за просмотр очередной главы. Фрау Кауфманн редко выходила в жаркие дни из дому, и поэтому я сказала ей, что охотно возьму на себя труд доставить рукопись на вокзал, полагая, что после скверно проведенной ночи мне будет полезно прогуляться. К тому же дорога в Визенхольм была очень людной, и я рассчитывала, что мне удастся повстречать кое-кого из знакомых и, быть может, узнать что-нибудь о происшествиях минувшей ночи.

Поэтому я в половине четвертого покинула дом и направилась по тенистой липовой аллее вниз в городок.

Стоял чудесный солнечный день, воздух был напоен ароматом лип. Я медленно спускалась вниз с холма, любуясь раскинувшейся предо мной живописной панорамой.

После обеда городок снова оживает. У дверей магазинов и лавок стоят их владельцы, приветливо здороваются со мной, уделяют внимание каждому прохожему.

После пребывания в одноцветной серой русской провинции мне все это кажется очень милым, и в тот солнечный день я была очень далека от мысли, что в последний раз вижу и городскую площадь, и старинное здание ратуши, и гостиницу «Под вечной лампой». По пути мне попадаются офицеры в тугих высоких воротниках, внимательно оглядывающие всех проходящих женщин, денщики с продуктовыми корзинами, пастор в черном одеянии, супруга бургомистра в платье, вышитом черным бисером, наконец, начальник гарнизона, престарелый полковник Дернер, направляющийся в своей коляске в замок.

Этот мирный городок нисколько не походил на место, в котором могла разыграться ужасная трагедия. А то, что здесь разыгралась какая-то трагедия, я чувствовала.

Я прошла мимо аптеки и собиралась уже завернуть за угол, как аптекарь, краснощекий юноша, подбежал ко мне и объявил:

– Простите, сударыня, что беспокою вас, – сказал он, – но прибыли капли для фрау Кауфманн, и я полагал, что, быть может, вы захватите их с собой…

Аптекарь Лахвиц всегда был в курсе всех новостей, и так как у меня времени было достаточно, то я прошла за ним в аптеку. Мне не пришлось нарушить запрет судьи, потому что аптекарь, не дожидаясь с моей стороны расспросов, поспешил сам открыть огонь.

– Какая суматоха поднялась вчера в замке, – заявил он.

– Вы тоже слышали этот шум? – спросила я.

Он улыбнулся.

– А разве есть люди, которые не слышали его? Разве только мой глухой сосед ничего не слышал. Все решили, что объявлена война, но я то знал, что это всего-навсего лишь ложная тревога.

– Вобщем такие истории, если к ним не привыкнуть, могут нагнать страху, – заметила я.

– Да, – заметил аптекарь, передавая сверток, – мы окружены врагами и должны быть всегда настороже. Вот поэтому и приходится проверять свою подготовленность к выступлению. Помните, как сказал старый Фриц…

Я не стала дослушивать изречения Фридриха Великого, меня в гораздо большей степени интересовало то обстоятельство, что официальное объяснение ночного происшествия уже успело распространиться по городу.

На обратном пути на городской площади я столкнулась с Соней фон Кломпе, чей на редкость несимпатичный муж, майор генерального штаба, служил в Визенхольме.

Из всех женщин, проживавших в городке, Соня была единственной, обращавшей внимание на свою внешность и свой туалет. Она была по происхождению румынкой, была молода и красива и одевалась с таким вкусом, что являлась предметом зависти всех остальных офицерских жен.

– Наталья, дорогая, ты сегодня выглядишь восхитительно, – воскликнула она со свойственной ей живостью, – твоя шляпа обворожительна, неудивительно, что все молодые офицеры влюблены в тебя. Руди фон Линц только и говорит, что о тебе… Вчера за столом…

– Глупости! – перебила я ее. – Руди очень милый юноша, но он чересчур сентиментален. Если ты не спешишь, пойдем со мною на вокзал. Я должна отправить письмо и боюсь опоздать.

– Охотно, дорогая, – ответил Соня, переходя на французский язык. Немецкий язык был ей не по вкусу и при малейшей возможности она переходила на французский. – Как поживает наша дорогая «жорж-санд»? Я видела сегодня нашего милого судью, он направлялся к коменданту, и у него был отчаянно важный вид. Кстати, ты в курсе того, что произошло сегодня ночью?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Все, что я могу тебе сказать, сводится к тому, что ночью меня разбудил отчаянный шум, немало меня напугавший. Доктор фон Кауфманн говорит, что это была учебная тревога.

Соня презрительно рассмеялась.

– И ты веришь в эту сказку?

– Мне приходится верить, потому что я не знаю другого объяснения. Что же произошло?

– Говорят, сбежал один из заключенных.

Я вздрогнула. Быть может, мой земляк все же спасся?

– Об этом тебе рассказал твой муж?

Она откинула голову и звонко расхохоталась.

– Конечно нет. Фриц вообще никогда ничего мне не рассказывает. Я узнала об этом от моей горничной Анны, которой рассказал денщик моего мужа. Я спросила об этом Фрица, но он велел мне молчать и сказал, что все это – чепуха. И все-таки я продолжаю верить в это.

– Почему? – вырвалось у меня. Мы как раз подходили к вокзалу.