Поли Леви - Диалоги с мужчинами

Я шла за ним и смотрела вокруг. В пятнадцать лет я носила расклешенные джинсы, обтягивающие майки и футболки, а также много тонких браслетов на руках – деревянных и кожаных. На голове у меня была бандана с надписью «Nirvana». На плечах – черный рюкзак, на котором я сами серебристыми маркерами сделала надписи любимых групп.

Папа купил билеты на электричку, но нам нужно было подождать час, потому что одна только что уехала. Мы с мамой не нашли мест ни в зале ожидания, ни на перроне и сели прямо на наши сумки.

– Вы есть хотите? – папа достал кошелек. – Давайте куплю что-то?

– Мне воды, – сказала мама.

– И мне, – повторила я.

– Шаурму будете?

– Шаурму? – мы с мамой недоуменно посмотрели на него.

– Шаурма – это лаваш, в который завернуто мясо, морковь, лук, и все это в каком-то соусе, – уточнил папа.

– А оно острое? – переспросила мама. Ей нельзя было острого после операции.

– Нет, можно попросить без горчицы.

Папа вскоре вернулся, принес воду и три шаурмы. Когда я доедала последний кусок, приехала электричка. Мы заняли свои места, и я достала кассетный плеер, который папа подарил мне на день рождения год назад.

– Что слушаешь, дочка?

– Да вот, подруга дала кассету группы «7Б»…

– Это что-то новое? Я таких не знаю…

– Да, только вышел их первый альбом. Новая группа. Хочешь послушать?

– Давай, одну песню послушаю.

Папа внимательно слушал минут пять, а потом сказал:

– Ну, такие ничего ребята, вокал запоминающийся, хорошие тексты и музыка. Неплохой такой поп-рок.

– Поп-рок? – удивилась я.

– Ну конечно, не рок же, – спокойно сказал папа на мой возглас.

Мама смотрела в окно и молчала. Мы с папой продолжали разговаривать о музыке. Потом в вагон зашли музыканты, и папа бросил им несколько рублей в шляпу. Они остановились возле нас и спели песню группы «Чайф».

– У вас гитара расстроена, ребята, – сказал папа.

– Да? – удивились музыканты.

– Ну, я смотрю, она у вас старая, не держит строй просто. Или струны попробуйте поменять.

Музыканты в смятении спрятали гитару в чехол и сели напротив нас на свободные места. На их лицах читалась усталость. Вообще на лицах всех москвичей читалась усталость. Лица цвета земли, пустые безразличные глаза… И все сидят с сумками в обнимку. Там нельзя иначе, потому что количество краж сумок, кошельков, документов и других личных вещей просто зашкаливало, особенно в городском транспорте, где всегда было многолюдно – толпы зевак-туристов, подростков, студентов, спешащих на учебу, служащих… У меня снова начало рябить в глазах. Голова закружилась от этой серой массы людей.

– На следующей станции выходим, – сказал нам папа, пожав руки музыкантам.

Мы вышли, и оказалось, что еще двадцать минут нужно ехать автобусом. Папа работал в каком-то небольшом городке в Подмосковье. Ему не нужно было каждый день ездить в Москву. Я не представляю, как ездили люди два раза в день на работу или учебу. По три-четыре часа пути! Можно было сойти с ума…

Автобус будто целую вечность трясся на кочках – дорога была не асфальтирована – и наконец-то мы вышли на остановке. От нее метров триста – и вот он, дом, в котором жил отец. Здесь было три комнаты, кухня, туалет и душ на улице. Мы прожили там неделю. Я проводила каждый день в Москве с утра и до вечера, потому что хотела попасть на Красную Площадь, в Третьяковскую галерею, Пушкинский музей. А потом мне очень сильно захотелось обратно в Украину. Мне нравились большие города, но это мог быть Харьков, Киев, Николаев, Запорожье, Одесса, Кривой Рог, Днепропетровск и другие, но никак не Москва. За неделю я устала там настолько, что, вернувшись домой, приходила в себя дней пять.

Отец провожал нас на вокзале. Тогда я видела его в последний раз. Мы много говорили, потому что до поезда оставалось почти три часа. Мама у нас вечно торопилась и боялась опоздать, потому всегда приезжала заранее. Так было и в этот раз. Мы приехали в жару в четыре часа дня, хотя поезд был в семь вечера. Сидели в духоте и вони московского вокзала. Бомжи спали на лавочках, цыгане ходили просили милостыню. Кто-то читал газеты, кто-то ел бутерброды – изо дня в день одно и то же. Москва поглощала людей, предварительно запихнув их в мясорубку жесткой жизни, где каждый искал себе место под солнцем, расталкивая окружающих локтями в метро, и мог вцепиться в любого, кого посчитал своим соперником. Это вам не украинцы – добрые, милые, отзывчивые люди. Они всегда мягче боролись за свои идеи и свободу. Здесь же, в многомиллионном городе, некогда было думать про доброту и заботу о другом. Здесь люди выживали на каждом квадратном метре. Поэтому у них были такие серые лица и такие отрешенные взгляды.

– Папа, почему ты такой грустный? – спросила я.

– С чего ты взяла, дочка? – он сделал вид, что не очень понял вопрос.

– Пап, ну меня-то можно не обманывать. Я же вижу.

– Знаешь, дочка, я уверен, что ты вырастешь прекрасным человеком. Сказать почему?

– Почему?

– Потому что мы с мамой растили тебя в любви. И вообще ты плод нашей большой любви. Это важно, запомни. Все должно быть только по любви. Это природно и естественно.

– Хорошо, я запомню.

– И еще я хочу, чтобы ты знала, что я тебя сильно люблю. Ты самая красивая, самая умная и будешь успешной, я уверен в этом.

– Спасибо, папа, очень приятно такое слышать… – растерялась я и не нашлась, что еще сказать в ответ.

– Знаешь, мы с мамой в последнее время очень много ссоримся. Это все от недопонимания, переутомления от быта и погасших чувств. Я уже много лет живу отдельно от вас, работаю здесь и приезжаю к вам три-четыре раза в год на несколько недель. Для мужчины это сложно, а для женщины – невыносимо. Но если они любят друг друга… Я думаю, что быт давно стер все то светлое, что было у нас с твоей матерью. Сейчас остались только обязанности… мои перед вами.

– Пап, не говори так! Просто сейчас сложное время. Наоборот, нужно друг друга поддерживать.

– Послушай, дочка, сложное время будет всегда. Поверь мне. Мой отец умер, когда я учился в десятом классе. Тогда для меня тоже было сложное время – и младшая сестра на руках. Я научился готовить, стирать, убирать и носки штопать. Ты уверена, что в 2005-м будет не сложное время, или в 2008-м? Или в 2014-м? Будет разное, но ты должна понимать одно – многое зависит от человека, группы людей, большой группы людей.

– Но я девочка еще… Мне пятнадцать лет всего. А ты уже рассказал на десять лет вперед!

– Да какая ты девочка, ты так быстро выросла, я и оглянуться не успел, а у тебя в следующем году одиннадцатый класс! Время летит быстро – не угонишься. Потом институт, работа, парни, муж, дети… У тебя еще много всего впереди.

– Ну а ты-то почему такой грустный? Потому что я выросла?