Александр Кормашов - Случайный ни к чему не обязывающий секс

Потом она снова позвонила, сообщив, что не может быть, чтобы это был Церетели, потому что слишком маленький. И еще просила положить денег на телефон, боится, что её отключат и она не сможет напомнить, что приедет во вторник в девять. Но она еще перезвонит и напомнит. Учти, что вода в поддоне под фиалкой не должна застаиваться, а если поедешь на дачу… а ты съезди, пожалуйста, там уже тепло!… откопай, пожалуйста, розы. Ключи, как всегда, у соседки Тамары Валентиновны, я ей звонила, она там уже неделю, у неё родился внук, назвали Кирюсиком, в честь прадеда Кира, посла в Корее. Ну, крепко-крепко целую, хорошо высыпайся, а то мы из-за этих автобусов плохо спим, потому что в автобусе хорошо высыпаемся.

Звонила не только мама. Коммерческий директор прорезался из какого-то ресторана и просил зарезервировать рекламную полосу под встроенный пылесос – вернулся старый рекламодатель. А Сима, её выпускающий редактор, высокая амбициозная дама с высшим полиграфическим образованием и выправленной осанкой, звонила из-за такой сущей ерунды, что и ребенку стало понятно – опять напоминает про колонку главного редактора. Колонка главного редактора – это раз в месяц быть проклятой и убитой. Двенадцать колонок в год. Двенадцать прикладываний головой об стол. На столе уже выбоина. Почему другие пишут такую ерунду километрами, а ей непременно нужно найти идею? Какие могут быть идеи в конце апреля? «Мойте рамы, и пусть надоевший вид вашей спальни пробудит в вас желание выброситься из окна». «Выбирая легкие летние занавески, нужно помнить, что их лёгкая воздушная ткань, в отличие от тяжелых и плотных зимних штор, будет только способствовать безопасному прохождению взрывной волны за пределы вашего обновленного интерьера». Газпром, дай денег!

Полиграфистка Сима давно уже порывалась предложить свои собственные тексты и мечтала когда-нибудь это право получить. Ну-ну. У каждого своего мечта. Мечта пионера повязать галстук Ленину. С другой стороны, и техническому отделу перед сдачей номер тоже не обязан уходить аврал на всю ночь. Как бы это ни возбуждало Симу. И она представила, как Сима с выправленной фигурой подсаживается то к одному, то к другому верстальщику, принимает журнальные полосы, делает выносы на обложку, но чаще всего над кем просто стоит, склоняясь к самому монитору, и все видят, что какой сутулой была, такой и осталась. Конечно, и сами компьютерщики еще делают все, чтобы каждая женщина, заходя на их территорию, вся невольно ссутуливалась и смотрела в пол. То повесят на самом видном месте большой красный «серп и молот», а под ним, мелким шрифтом, подпись, которую нельзя разобрать, если только не подойти очень близко: «За что враги родной СССР боятся? / Серпом по пенису и молотом по яйцам!» То начнут всем отделом изучать японские дни недели: gestuyobi, kayobi, suiyobi, mokuyobi и так далее, развешивая по стенам листочки на память. Это чтобы не забыть. Потому что каждая девушка в редакции зашифрована своим днем. Лучше туда не заходить.

Еще ей звонила соседка снизу и радостно сообщила, что завтра в дом тоже никого пускать не будут. Работает комиссия. А один взрывотехник сказал… Слово «взрывотехник» соседка повторила несколько раз, каждый раз всё с более восторженной интонацией. Звучало во всяком случае эротичнее, чем сантехник. Смешная. Соседку ей сделала своей приятельницей после того, когда залила ей кухню, делая в своей квартире ремонт…

Внезапно ей до ужаса захотелось есть. Она стала вспоминать, что сегодня ела и вспомнила только зеленый чай на работе с кусочек шоколадного торта и несколькими орешками из пачки с фруктовым ассорти. Подруга, у которой она хотела переночевать, недавно нашла нового гражданского мужа и хищная, как орлица, жарила для него огромные свиные котлеты, пока тот очень долго принимал душ, а потом вдруг вышел на кухню весь распаренный и в коротком банном халате. Она убежала, соврав, что клятвенно обещала маме съездить на дачу. Нет, если она сейчас что-нибудь не съест, она кого-нибудь загрызет!

Киоск с хот-догами ослепительно ярко светился между двумя другими – полутемным табачным, где все стекла были заложены сигаретными пачками, банками и бутылками. и газетным, замурованным ставнями. Снег прекратился. В машине становилось свежо. Надо заводить двигатель и включать печку. Ладно, сойдет и хот-дог.

Она вышла из машины. Времени уже было много. Маршрутки стояли в ряд, ожидая на свободные места пассажиров. До очередного выплеска из метра улица оставалась совершенно пустой. Успеет купить? А неважно. Захлопнув дверцу и на ходу нажав кнопку сигнализации, на что машина сонно заморгала глазами, она направилась к тротуару и тут о что-то споткнулась и чуть не упала, высокого взмахнув сумочкой и ударив ей по капоту, на что последовало новое моргание, еще более недовольное, дескать, нормальные люди все уже давно спят.

Полная широколицая продавщица сидела ан чем-то внутри киоска на и при виде покупательницы не сразу, но все-таки начала подниматься. Она поднималась тяжело, так тяжело, будто поднимала на плечах весь киоск.

– Что вам?

– Мне… – сказала она, поводив своим гладким пальчиком в перчатке по всему выбору сосисок, и толстых и тонких, и длинных, и розовых, и бурых, и тех,, что обернуты тонким слоем ветчины. – Вот эту. Это. Да, эту. – Она показала на свернутую спиралью колбаску, со следами обжарки на гриле.

– Рулле? С собой или здесь?

– С… собой.

– Девяносто рублей.

Продавщица положила две половинки квадратной булочки в духовку, саму колбаску на плиту подогреться, а потом стала неподвижно ждать деньги. Сотенная легла на тарелочку.

– Пить чего будете?

– Что?

– Пить чего будете?

– Нет. Ничего.

Продавщица положила деньги и осталась неподвижно стоять, молча глядя на неё из света темноту. Взяв сдачу, она отступила на шаг, открыла сумочку, достала кошелек, положила деньги в кошелек и еще немного порылась, чтобы удостовериться, что ключи не вылетели и телефон тоже там. Весь день звонивший, он сейчас предательски молчал. Продавщица неподвижно и неотрывно продолжала смотреть на неё, словно ей доплачивали за то, что она смотрит на покупателей.

– Вам с чем? – наконец, спросила она, когда духовка выключилась. – С кетчупом, майонезом, горчицей, с чем? Все равно?

Продавщица положила на одну половинку хлеба горячую тугую спираль колбаски, набросала на неё с полдесятка кружков солененького огурчика, накачала из тонких краников по веревочке майонеза и горчицы, намотала поверх красное кольцо кетчупа и накрыла все это другой половинкой хлеба. Острым краем засунула квадратный бутерброд в такой же четырехугольный пакетик, предварительно раскрыв его с двух сторон, затем положила в пакет побольше, завернула бумажный верх и протянула в окно. Даже через перчатку чувствовалось, какое там все горячее.