AlmaZa - Зачётный профессор. Познавательный роман

– Черненко Вероника Витальевна, у меня следующая лекция, кажется, на следующей неделе, но её наверняка можно найти там и в другие дни. – Костя сам задумался о том, стоит ли сунуться туда ещё до того момента, когда ему, действительно, это будет нужно? Нет, слишком много дел. Да и вообще странно, что он вдруг сейчас вспомнил о ней, этой холодной и совершенно неинтересной «училке». Нет, она, конечно, доцент, а не абы что, но всё-таки, но всё-таки… женственности там было примерно столько же, сколько углерода в чугуне – процента два с небольшим.

– Отлично, надо бы наведаться как-то, для затравки, – записав нужную информацию, Тимур отступил ещё на шаг, медленно уходя из холла, но всё задерживаясь. – Или, давай сделаем так, чтобы по-честному. Я заберу тебя на следующей неделе с занятий, и ты меня как бы невзначай представишь, а то совсем просто так туда ехать будет подозрительно. Договорились?

– Да, и тогда, если регулярно представать перед ней одновременно, наглядно будем видеть, в чью сторону склоняются её симпатии.

– Итак, мы добрый и злой? Плохиш и лапочка?

– Ну да, ты-то лапочка, – усмехнулся Кирилл, тоже потянувшись следом.

– Придется ею побыть, раз требует дело. А вот Косте, я так понимаю, роль труда не составит.

– Конечно, это же не роль, это моё кредо. – Отсалютовав товарищам, молодой человек развернулся и устремился в дебри коридоров, где следовало закончить свои дела прежде, чем он отправится в телестудию.

Уже за ближайшим углом, он вновь выкинул из головы всё, что только-только произошло, утренние терки с доцентом, её саму, спор и прочее. В самом деле, Константину не должно было показаться сложным изображать из себя мерзавца, когда он родился таким, не особо привязывающимся к людям, редко что ценящим и никогда ещё не испытывавшим пресловутую любовь. Нажав на кнопку лифта, он прикрыл глаза, повторяя ноты песни, которую разучивал.

Черненко Вероника Витальевна отгородилась от внешнего мира воткнутыми в уши резиновыми затычками наушников и нажала на плэй. Зазвучала вовсе не музыка, а голос актера-диктора, начитывающего аудиокнигу. Женщина не успевала проглатывать все интересующие её материалы в письменном виде, поскольку это требовало хорошего сосредоточения, а в пути из дома на работу и обратно подобное было недоступной роскошью. Приходилось пользоваться вот таким удобным инструментом, который погрузил её в труд Мэри Дуглас, ученицы великого Дюркгейма, под названием «Как думают социальные институты». Кому-то это могло показаться невозможной мутью, туманным бредом и непроходимой нудятиной, но Вероника жила своим делом, в своей специальности, в своей профессии и науке. Каждая строка очередной диссертации, или обнаруженной старой, но ещё не изученной, монографии, заставляли её сердце колотиться от радости, которую мало что помимо этого ей приносило.

Коллеги считали её сухой и дерзкой, не одаренной страстями от природы дамой, студенты награждали обидными прозвищами, о которых, как они полагали, Вероника не знала; экзаменуемые, трясясь, принимали её за чокнутую на социологии, подруги виделись с ней редко, поскольку все обзавелись семьями и жили «правильной» жизнью, а мужчины, даже если обращали ещё внимание на зрелую, но достаточно стройную и интересную особь, узнав о ней чуть больше, чем имя и номер телефона, пропадали. Нет, не только из-за разочарований в том, что им не светит уютная гавань, и никто не собирается ради них бросаться в омут борщеварения и рубахостирания сутки напролет. Некоторые просто не в силах были тягаться умом, а разве хоть какой-нибудь мужчина выдержит женщину, очевидно умнее его? Этого не признают, с этим не смирятся и, вместо того, чтобы попытаться подтянуться и соответствовать, сбегут, а то и оскорбят и унизят напоследок, чтобы не одному остаться с самоощущением отхода жизнедеятельности живого организма. Впрочем, Веронику не брали и оскорбления и, не заводившая отношений уже где-то… лет шесть, кажется, она апатичной выдержкой и флегматичным взором прима-балерины на пенсии могла вывести любого, попытавшегося бы доказать ей, что она не права в вопросах частной жизни.

Что ж, все эти теории о том, что она бесчувственная, скучная и не умеющая любить, и не знающая страсти, казались ей забавными. Как смешно и одновременно грустно слушать людей, которые с видом заядлого психоаналитика пытаются разобрать тебя по полочкам, изображая, что видят насквозь, и промазывая во всех своих сотнях предположений. Но Вероника даже не утруждала себя произносить равнодушное «не угадали». Вместо этого она презентовала свою коронную саркастичную улыбку, и с пожимом плеч изрекала: «Ну, раз вы так думаете, пусть будет так». Сколько скептиков разбилось о мостовую её бытового пофигизма! А ведь ей было бы что им рассказать, если бы они умели слушать, а не желали лишь покрасоваться своим умением выводить людей на чистую воду, исцелять от душевных ран, менять их, покорять своим мастерством доморощенных психологов, экспертов-самоучек и тому подобное. Изучающая общество и составляющие его единицы – индивидуумов, – больше пятнадцати лет, Вероника поняла одно: около девяноста девяти процентов людей смотрят для того, чтобы их увидели, слушают для того, чтобы заговорить, влюбляются для того, чтобы их любили и дают только с тем условием, что получат обратно, да побольше.

И всё же Ника не родилась такой, какой была в тридцать пять лет, и не была такой ещё в двадцать с лишним и не собиралась такой становиться преднамеренно. Просто… судьба решает иначе и, если уж она развернула тебя в какую-то сторону, решив с тобой позабавиться, то лучше играй по её правилам и развлекай её, чтобы радовать и угождать, ведь у невидимого врага всё равно не выиграешь, и лучше его не сердить. И Нику кардинально развернуло прямо перед окончанием университета, так давно, что она и не помнила подробностей того времени, твердо запомнив суть и итог. А что ещё нужно было? Она была наивной и любознательной девушкой с хорошим воспитанием, которое дало ей принципы, нравственные установки и преимущества перед фривольными ровесницами, одинаковыми в своих привычках, манерах, стилях и следованию моде. Веронике было плевать на то, что на дворе двадцать первый век: она читала любовные романы, берегла девственность для принца, не пила и не курила, и не ругалась матом. Пай-девочка, гордость родителей и заноза в заднице у главных вузовских соблазнителей, негодовавших, как она до сих пор проходит мимо и не отдаётся им после пары комплиментов. А потом появился он. Ёбаный принц.

Не сложно понять, что после «принца», на деле оказавшимся смазливым мажором и маменькиным сынком, принцесса тоже отошла от идеального образа. Провстречавшийся с ней, уверенной в том, что первый мужчина – это единственный мужчина, меньше полугода, он, как она думала, по-любому оценивший, что она в такие годы дождалась его, скоро наверняка сделает ей предложение. Но он её просто бросил, сообщив, что не нагулялся. Незадолго до защиты диплома, когда, казалось, вот-вот начнется новая, взрослая и светлая жизнь… Всё пошло не так, и жизнь в один день стала черной, тусклой и никчемной. Сказки разбиты, принципы растоптаны и Ника, дрожащая в объятьях успокаивающих её подруг и кричащая по ночам в слезах в подушку, не могла поверить, что лишивший её девственности парень, не придал этому значения и, уже через неделю после расставания, стал встречаться с другой, далекой от тех достоинств, которыми обладала несчастная брошенная.