Ирина Леонтьева - Шанс

– Дмитрий Игоревич у себя? – спросил он сидевшую в приёмной молодую секретаршу.

Та оторвалась от компьютера:

– Да, у себя. Проходите.

И, уже толкнув обитую кожей дверь с неброской табличкой «Генеральный директор», он услышал за спиной голос секретаря:

– Дмитрий Игоревич, к вам Никита Георгиевич.

Хозяин кабинета был нестарый ещё мужчина, черноволосый и сухощавый, с внимательным, цепким взглядом карих глаз, с годами немного поблекших. Ему на вид невозможно было дать больше пятидесяти лет, хотя на самом деле он был значительно старше. Он привстал, приветствуя гостя, и, сделав широкий жест, пригласил:

– Проходи, садись. Рад видеть. Хотя, я думал, что ты появишься ближе к вечеру.

Никита развалился в гостевом кресле и обвёл взглядом комнату. За много лет здесь ничего не изменилось. Стол, кресла, шкаф, сейф. Ничего лишнего. Из личного лишь две фотографии на столе. Сейчас Никита видеть изображённое на них не мог, однако точно знал, что на одной парень лет двадцати пяти, а на второй молодая женщина с двумя детьми – старшей девочкой и мальчиком поменьше. Сделаны фото были уже давно, и сейчас эти люди были значительно старше.

Потянув носом, Никита уловил соблазнительный аромат кофе и, сглотнув тайком слюну, вновь перевёл взгляд на собеседника.

– Я решил заскочить с утра. Вот, – указал он на свою ношу, – привёз картину. Авторская копия «Перунова капища», как и заказывали. Проверьте.

Мамаев обошёл стол и, взяв в руки картину, развернул бумагу. Взору его предстало освещённое розовыми утренними лучами славянское капище в окружении могучих столетних дубов. Высокий резной деревянный идол, украшенный драгоценными камнями и золотом, сиял, вызывая в душе благоговение и священный трепет.

– Это гениально, Никита, – проговорил Дмитрий зачарованно. – Понимаю, почему за неё платят такие деньги.

Он вновь бережно упаковал холст и вернулся за стол.

– Я передам картину заказчику. Ты вот что, обязательно позвони, когда тебе на карточку упадут деньги. Понял?

– Понял, – подтвердил Никита. – Когда ждать?

– Завтра к обеду.

Часы на стене пробили половину двенадцатого.

– Ну, я пошёл? Я в Кусково ещё собирался порисовать.

Никита уже было направился к выходу, как вдруг на полдороги к двери его остановил властный голос Мамаева:

– Стоять.

Никита против воли повиновался. Обернулся через плечо и вопросительно посмотрел на Дмитрия. Тот едва слышно хмыкнул:

– Далеко намылился? Я же вижу, что ты голодный. Садись и поешь. Наташа, – нажал он кнопку селектора, – принеси нам ещё кофе и позавтракать что-нибудь. В столовой сегодня приличное что-то есть?

– Были тефтели с гречкой.

– Пусть принесут.

Никита охотно вернулся на прежнее место.

– Вы правы, я с утра только кофе попил.

– Ну вот, я так и знал.

Вошла секретарша, поставил на стол чашку кофе и тарелку с канапе.

– Тефтели сейчас принесут.

Дождавшись, когда закроется дверь, Мамаев откинулся в кресле, расслабившись, и совсем другим тоном, в котором ощущались теплота и нежность, спросил:

– Ну, как там мой любимый сын? Я его уже неделю не видел.

Никита отправил в рот одно за другим два канапе и проглотил их, почти не жуя.

– Сегодня в командировку уехал, – сообщил он. – Недели на две.

С губ Никиты против воли сорвался тяжёлый вздох. Он уже смертельно скучал по Олегу, а предстояло ждать ещё так долго!

– Не грусти, – услышал он голос Мамаева. – Заходи к нам почаще, отвлечёшься немного.

Никита с благодарностью посмотрел на Дмитрия. Тот всегда, с тех самых пор, как Олег вырос из младенческих пелёнок, был на стороне сына. Оберегал, защищал, направлял… В отце любимый всегда был уверен едва ли не больше, чем в себе самом. И вот теперь благодатное крыло отцовской заботы волей-неволей касалось того, кого сын так любил…

Входной дверью он звезданул с такой силой, что с потолка посыпалась обильно пузырящаяся грязными желтоватыми разводами штукатурка. Уборщица, вяло елозившая тряпкой неопределённого цвета по полу, испуганно подпрыгнула.

– Дмитрий Игоревич, пожалуйста, держите себя в руках.

– Я постараюсь, Володя.

Мамаев остановился и мысленно сосчитал до десяти.

В тот момент, когда зазвонил телефон, в кабинете сидел начальник охраны. Звонок был из школы, в которой учился Олег. Мамаев снял трубку.

Поначалу он испугался, что случилось что-то серьёзное. В самом деле, что может подумать отец в подобной ситуации? Что сын подрался. Или у него нашли наркотики. Но то, что он услышал…

Дмитрий прижимал трубку к уху и отчётливо ощущал, как в висках начинает биться кровь. Она пульсировала гулко, толчками. Перед глазами вставала, застилая окружающий мир, багровая пелена ярости.

«Да что они себе позволяют!»

Олега застали целующимся в туалете с одноклассником. Началась травля.

«Почему он мне не сказал?» – подумал Дмитрий отстранённо, не концентрируясь на вопросе.

В данный момент ответ был не так уж и важен.

Дмитрий слушал. Со слов завуча выходило, что о сложившейся ситуации все знали, но никто – ни учителя, ни директор – не счел необходимым вмешаться.

Дмитрий сжал кулак с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

Олег не захотел становиться козлом отпущения и начал давать обидчикам сдачи. Недаром Дмитрий потратил деньги на обучение сына каратэ – результатом стали пара сломанных в подворотне рядом со школой рук и несколько вывихов.

«Молодец, парень!» – мелькнула мысль.

Но в итоге вмешались мамаши из родительского комитета. Истерический визг одной из них служил для нынешней беседы не проходящим фоном.

– Еду, – отрывисто бросил Дмитрий и нажал кнопку селектора.

Раздался голос секретарши.

– Слушаю, Дмитрий Игоревич.

– Отмените на сегодня все встречи, – велел он ей.

Начальник охраны, всё это время сидевший в двух шагах и слышавший разговор от начала до конца, так же поднялся и испытующе посмотрел в лицо шефа.

– Дмитрий Игоревич, пожалуйста, держите себя в руках.

– Я постараюсь, Володя.

Дмитрий рывком распахнул дверь учительской. Убогость обстановки, включавшей в себя несколько обшарпанных столов и вешалку-стойку, резанула ему по глазам. Окно закрывала облезлая штора.

«Если эту тряпку можно назвать таким гордым словом», – подумал Дмитрий и поискал глазами сына.

Олег, съёжившись, сидел посреди помещения на стуле. Услышав резкий звук, он дёрнулся, и в его огромных, ещё по-детски доверчивых и таких наивных карих глазах мелькнула отчаянная надежда.