Натали Бланш - Пришелец

Так, так! Ну и дела!

Кидану казалось, что ключик уже у него в руках. Так вот, что надо было делать! Вот как надо было вести себя с ней с самого начала! Не пороть горячку, не обнаруживать своих чувств, так открыто и сумасбродно, а совсем наоборот. Случайность – он немного опоздал; случайность, что когда он звонил, в трубке всегда слышался мужской голос, и он молчал, а она, видимо, решила… решила… Но что же она могла решить после всего, что он говорил и делал?! Неважно, не в этом суть, но именно этой цепочке случайностей он был обязан тем, что крепость близка к сдаче. Спокойно! Придержи коней! Теперь он всё понял и знал, что надо делать.

В 18.10 зазвонил телефон, и этот звонок эхом разнесся по всей квартире. Сердце на миг остановилось – и вновь заколотилось как бешеное.

– Алло-у! Привет! Как деля?

О, этот чарующий голос, но какой спокойный, почти равнодушный.

– Сегодня я биль занят… Ми тут с ребятами ходили. Сегодня, наверное, тебе будет поздно?… Алло-у? Надя!

– Да, наверное, – она с трудом справилась со своим голосом.

– Устретимся завтра, хорошо?

– Во сколько?

– Шесть часов. Там, где ми устретились раньше, ти помнишь?

– Да.

– Шесть часов, – повторил он. – Ну, пока, я тебя селюю.

– И я тебя.

На секунду на том конце провода воцарилось озадаченное молчание, а потом, точно он не был уверен, что его правильно поняли, снова:

– Я тебя селюю.

– Да. И я тебя.

– И ти меня??

В его голосе прозвучало столько удивления, что Надя невольно рассмеялась и, сказав ещё раз: «Пока», положила трубку.

2 марта 1989 года.

– Не понимаю, почему мне никто не сказал, что ты звонил?

– Ува! Как он знает?

– А что ты говорил?

– Ничего…

Надя остановилась и посмотрела на него с изумлением.

– Как? Ты звонил – и ничего не говорил? Ни слова?

– Да.

– Почему?

Снова он выбрал какой-то новый маршрут. От Большевика они проехали одну остановку на другом автобусе, и Надя не могла сообразить, в какую сторону отправиться. Теперь она просто стояла посреди бетонной дорожки и ждала ответа.

– Пошли?

– Почему ты ничего не говорил?

Он поднял голову и посмотрел на неё, как-то странно прищурившись.

– Тогда они знают, что ти встречаешься с иностранцем.

– Ну и что? Они и так знают, я сама сказала.

– Ува! Ти сказала? И они тебя пустили?

– А почему они должны были меня не пустить? Что здесь такого?

Он не ответил и быстро пошёл вперёд, что-то бурча себе под нос.

Эта встреча не была похожа на остальные…

У Менгисту оказался гость, и пока они сидели все вместе, разговаривая и делясь новостями, Кидан не выпускал Надину руку из своих рук. От этих прикосновений жаркие волны пробегали по его телу, отзываясь в сердце, в самых интимных точках, и снова возвращаясь к ней.

Как только они остались одни, он потянул её за руку, и был поражён той готовностью, с какой девушка села ему на колени. Её точно подменили! Он не успел опомниться, а её губы уже прильнули к его губам.

Всё. Больше сдерживать себя он не мог.

Она совсем не ожидала… Она думала, они наконец-то поняли друг друга, и то, что они сейчас делают, просто игра, просто более близкое и доверчивое знакомство друг с другом. Она столько всего сказала ему за эти дни в своих мечтах, она была откровенна до глупости, а с этим она вполне могла бы повременить, даже хотела бы повременить, но он всё повторял: «Мне так неинтересно! Мне так неинтересно!» – помогая ей освободиться от блузки и брюк. Ну, пусть, если ему так нравится. Она старалась не возражать, только вздрагивала пугливо в ответ на его через чур откровенные ласки. И тут же его руки успокаивающе гладили её, точно упрекая. В комнате был полумрак, тихо играла музыка. Она немного расслабилась, пытаясь прислушиваться к своим ощущениям. Это не было неприятно. Но и приятно тоже не было. Наверное, потом, позже, она научится что-то чувствовать, находить удовольствие в этих прикосновениях… месяц, может быть, два… за это время они получше узнают друг друга, и тогда… Вдруг – без слова, без звука, точно сорвавшись с тормозов он оказался сверху, придавив её своей тяжестью, и жгучая, нестерпимая боль пронзила всё её тело снизу-вверх; что-то чужеродное, как острый клинок, вонзилось, ворвалось в неё, раздирая пополам. Дикий крик – и ногти впились ему в лицо, оцарапали шею, грудь. Она забилась… Всё было кончено.

Опешив, ничего не понимая, он двинулся к выключателю, зажёг свет и снова вернулся к кровати. Эта дикарка стояла в стороне, вся в слезах, и натягивала одежду.

Он присел на кровать и коснулся пальцами чего-то мокрого, красного, горячего.

– Откуда – этот – кровь???

Лицо его застыло в таком комичном удивлении, что, несмотря на пережитое потрясение, Надя не сдержала улыбки, хотя слёзы ещё лились из глаз.

– Ты что, не понимаешь? Я же тебе говорила: я ни с кем не была!

Он то ли вздохнул, то ли простонал, – и тут же оказался рядом; нежно, бесконечно нежно обнял её, осторожно прижал её голову к своему плечу, гладил и дышал в волосы. Что он мог сказать? Только тихо целовал лоб и щёки, смахивал слезинки, а они набегали вновь и вновь.

Каким идиотом, каким непроходимым тупицей он себя чувствовал. Как он мог не понять?! «Даже не думал, даже в голову не приходило!» Какая оплошность!! Чего только он не думал о ней за эти дни, да, чего только не думал! И всё равно она оставалась желанной – только не это, Господи! Ты свидетель, Господи, только не это! Происшедшее обрушилось на него, как лавина. Он был смущён и растерян.

– Мне надо привести себя в порядок. Где здесь?… – спросила она.

Он подробно объяснил ей дорогу, вернулся в комнату. Из зеркала на него глянуло вытянутое лицо со вздувшейся на лбу кровавой полосой. Рубаха была растерзана. Из крохотных ранок на шее и на груди сочилась кровь. Разглядывая своё отражение, он поправил рубашку, прижёг одеколоном ранки; сморщившись от боли, ругал сам себя, но то, что он сейчас испытывал, было далеко от раскаяния, и стоило ему это осознать, как на его губах промелькнула и исчезла самодовольная улыбка.

Потом он танцевал для неё, и она любовалась его движениями, исполненными врождённой грации и благородства; шевелил плечами и лопатками, и они трепетали, как сложенные крылья, и чувствовал, как от её улыбки в его душе распускается прекрасный цветок – как разворачиваются нежные, мягкие лепестки, излучая тихий мерцающий свет.

– Рисуй меня! – он протянул ей карандаш и лист бумаги, и когда её глаза – серьёзные, серые, с мокрыми ресницами, погрузились в его глаза, – лепестки цветка мелко-мелко завибрировали… Но её взгляд был спокоен и по профессиональному скуп. И тут ему впервые пришло в голову, что для юной двадцатилетней женщины, которая и женщиной-то стала только сейчас, она держится просто великолепно. По её лицу, изящно-небрежным движениям и особенно по её бесстрастному взгляду нельзя было понять, что происходит у неё в душе.