Макс Алексеев - Megapolis. В активном поиске

– Мне пора.

– Удачного дня.

– Надеюсь.

Он закрыл за собой дверь и усмехнулся ее самообману. Каждое утро они практиковались в нем и если чего и достигли наконец, то это изящества в обмане окружающих. Словно в искусстве. В искусстве общения с другими людьми. В искусстве не слышать друг друга и отвечать молчанием на укоры. В искусстве быть разочарованными, но не признаваться в этом вымышленному семейному психоаналитику. Убитыми в один из вечеров, когда она нерешительно зашла в комнату. Минутными стрелками его слов, прямыми и острыми как иглы. Она была удивлена и решила поддержать разговор, но вскоре осознала ошибку и остановилась.

Напряжение нарастало и он понял, что нужно смириться. Отложить дневники в долгий ящик и пуститься по выбранному ей пути. Стать ее тенью, сделать вид, что ничего не произошло. Подписать приговор их отношениям и остаться верным самому себе. Произнести в телефон имена тех, кого он оставил за бортом семейной жизни. О ком не вспоминал уже столько лет – кто был в его кровати и сжимал свежие простыни ее запаха. В кровати с окровавленными оковами, в кровати с каплями менструальной крови и похоти. Вспоминая золотую россыпь волос той, что подарила ему счастье и надежду на будущее.

После того вечера он стал вспоминать их чаще. Думать о небе, что проплывало над ними изумрудами звезд. Птицами, с криками утреннего рассвета. Рассветом, пробивающимся сквозь утреннюю дымку блестящими лучами солнца на воде. Он вспоминал их дыхание, такое разное и загадочное. Вспомнил, как они ездили в одних и тех же поездах метрополитена, спускались в глубины станций на эскалаторах прожитых дней, мечтали снова увидеть друг друга в конце недели и обменивались ничего не значащими сообщениями.

Он мечтал обнять ее и попытаться начать все сначала. Снова ощутить желание близости с ней. Он захотел узнать какими мыслями она живет теперь и чего хочет от жизни. Узнать ту, которая обнимала его по ночам. Ту, чья подруга посоветовала разобраться с ней раз и навсегда. Выбросить из своей жизни или оставить как модный аксессуар. Аксессуар, с которым можно было готовить вкусную еду и проводить воскресные вечера на веранде за городом. Завтракать и мастурбировать в белоснежной постели. Ее, нашедшую свой уютный уголок на вершине Вавилона. Города, который подарил им наркотики и гранатовое вино. Вино нового утра, свободного от любимых и их любви.

Старая покосившаяся дверь со скрипом ржавой пружины грохнула за его спиной. Он сделал первый шаг по направлению к бездне и начал радоваться тому, что витало в воздухе. Дыму дешевых сигарет и шелесту газетных строчек. Весне, раскрывающей бутоны алых цветов, и жужжащей большими надоедливыми шмелями вечности. На каменной набережной, утопая в голубой бездне, он мечтал о том, чтобы жестокость человеческих сердец пристрелили еще в утробе – на краю мира, обреченного на гибель от вводящих в заблуждение любви и жалости.

Он стоял и вдыхал аромат ванили, что оставила на его рубашке отравляющая свобода перемен. Она заставляла его забыть о проблемах и вызывала желание снова встретиться с ней. Ему хотелось думать, что это взаимно. Смотреть на секундную стрелку часов и не спеша перебирать списки дел до ее появления. Они работали как отлаженный механизм, они стучали по клавишам его сознания. Им не было дано права на ошибку. Дикие снежинки спящих гор, облизывающие лазурные берега далеких стран. Он видел такие на картинках, но никогда не бывал там. Одинокими вечерами, за чашкой горячего чая с кусочком кислого лимона. Мечтая отомстить за ложь и время, потраченное на поиски счастья. Ей, осмелившейся выйти из под контроля. Слизывающей со стола остатки амфетаминового утра. Сбрасывающей телефонный звонок на ледяных рельсах знойного снегопада. Девушке, препарирующей без анестезии.

Она присоединилась к нему поздно вечером, болтая ногами и не выражая никаких эмоций, кроме замешательства. Время от времени она наносила ему сладкие раны нежными поцелуями, на скамейке с потрескавшейся от времени зеленой краской. На надписях ее рук, говоривших языком юношеского протеста, срывающегося с карнизов дикими воплями чаек. В нежном возрасте согласия, в кружевах дорогого нижнего белья со странными ласками. Иногда она задевала носочком ботинка пыльный асфальт, рассказывая о скучных вечерах в кругу семьи. О кошке, которая не давала спать по ночам, и о подругах, обсуждавших парней из параллельных групп. А иногда просто смотрела по сторонам, скучая от однообразия их встреч.

Он с трудом представлял ее в постели. С ее молочной кожей и тонкими чертами лица. На фоне морского прибоя, не способного сравниться с красотой ее милых доводов. Буква за буквой, они переливались чернилами в клетках потускневшей кожи. С ее опасениями и желанием сгореть от стыда. Полагаясь на бренды и яркие таблоиды, взявшись за руки и упав в объятья друг друга. Очередными резкими движениями носочков по пыльному асфальту, забывая о том, что их могли заметить вместе. Под тенью деревьев, хватая нежными губами губы. Ставшие на еще один день ближе драгу к другу. Поколения, разорванные пропастью в десять лет.

Ей хотелось, чтобы за ними вели тайную охоту местные журналисты. Чтобы их блокноты были исписаны шокирующими фактами, завораживающими заголовками и нервирующими зарисовками с места событий. Чтобы они поглубже зарывались в ее нижнее белье, чтобы засыпали крепким детским сном в ее кровати у окна. Пристально рассматривали рисунки в дневнике и переписывали главы ее эротических фантазий. Чтобы их камеры вспыхивали молниями сенсаций и схватывали крупным планом ее декольте. С затвердевшими сосками и мороженным в руке. Чтобы они лезли в лицо, судорожно нажимая на красную кнопку диктофона, и возбуждали ее еще больше. Больше, чем могли дать толпе экзальтированные пасторы и проповедники новостных лент, послушные бредящей расправой толпе. В слезах маленькой девочки, желающей разобраться в головоломке залипшего на медитации мира. Отталкивающего ее в болото иллюзий, на котором вспыхивали фантомные огни внебрачных отношений, озаряя накладные улыбки продажной любви. Любви ублюдков с часами на руках. Мрачных парней с развалин разочарования. Тех, в кого она постоянно влюблялась и винила себя за это.

– Я бы хотел с тобой встречаться.

– Мне приятно это слышать.

– Но, когда тебе исполниться восемнадцать.

– Ты забудешь обо мне.

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю, посмотрим.

– Я так не думаю.

– Посмотрим.

Их взгляды играли дикими лисицами у шоссе. Поцелуями на ночь, объятиями перед сном. Отправленными фотографиями, на которых были запечатлены их обнаженные тела. Утопая в прелестях перемен, возбуждающих уставшее сознание. Этого было достаточно, чтобы они забыли о ласках и теплых словах. О кушетке в кабинете психоаналитика и таблетках, которые она пила перед сном. В ярких красках которых он медленно открывал дверь ее комнаты и резкими ударами заканчивал свое дело. В волнах бесконечного времени, на останках мертвых войн. С привкусом спермы на губах, со вкусом сладкого йогурта перед сном. В ее золотых волосах, юных и таких привлекательных.