Макс Алексеев - Megapolis. В активном поиске

– А я боюсь тебя.

– Почему?

– Потому что понял, что не знаю о тебе ничего.

Единственное, что держало его рядом с ней – доступный секс. Иногда – возможность выпить в компании, согревающей пустыми разговорами. Он вспомнил, как она протянула ему монетку и попросила сохранить. Та выпала и затерялась между камнями. В тот вечер он уже не мог стоять на ногах, и постоянно искал за что можно было бы зацепиться. Наверху началась ссора и один парень из их компании решил уйти, кинув на прощание что-то грубое. Она тоже начала собиралась домой. Под раскаты грома и черные тучи, принесшие с собой мелкий дождик. Это была привычная для города непогода. Внутри него разгорался протест – он не хотел отпускать ее так рано. Когда им еще так много предстояло сказать друг другу. Он хотел остаться и заснуть на камнях, но его потащили с собой. Разочарованного и подавленного.

– Вставай, ты не будешь здесь спать.

– Но тут тепло и я мог бы до утра остаться здесь.

– Нет, вставай.

– Я просто лягу на куртку и засну.

– Нет, ты пойдешь с нами.

Он кое-как встал и поднялся по крутому каменистому склону. Наверху он увидел приятеля, героически курившего и смотревшего куда-то вдаль. Дома расплывались и ходили так, словно произошло крупное землетрясение. Поднявшись вслед за ним, она, ничего не сказав на прощание, ушла. Сюрреализм переходил черту всякого терпения – и ее наигранный уход порядком разозлил его. Он было хотел остановить ее и сказать, что между ними все кончено, но уже успел потерять ее из виду. Ничего не говоря, они отправились в сторону железнодорожного вокзала. Вечер подходил к концу.

Они любили собираться, чтобы делиться впечатлениями друг с другом. Ожидая удобного момента, они набрасывались на жертву, стремясь превратить игру в бурю эмоций. Она искала чувства, но находила лишь инстинкты. Они тянули к ней свои руки, забывая о манерах и приличиях. Забывая о своих возлюбленных и данных им обещаниях. Кайф одиночества сводил их с ума, когда ее взгляд падал на одного из них. Цепляясь из последних сил за рассудок, они поправляли свои галстуки и застегивали верхние пуговицы на рубашках. Что-то звало их в ее бездну и уносило потоками диссонансов, стирая воспоминания. Он смотрел на нее и пытался понять тишину молодого сердца, молящую о прощении. Вскоре он начал подозревать, что она была перед кем-то виновата, но говорить вслух об этом не хотела. Их спутник свел брови, словно задумался о чем-то важном, и достал сигарету. Она стояла поодаль, но, казалось, пропасть разверзлась между ними пламенем ада.

– Я знаю одного парня, он играл на гитаре и все думали, что его ждет карьера музыканта.

– А он решил порвать с прошлым?

– Он никому не говорил и закончил школу пилотов, и теперь летает на самолете.

– Бывает, жизнь не предскажешь.

– Никто не знал! Понимаешь?

– Действительно, подарок.

– Вот, и никто не знал. Не догадывался даже!

Рядом с ними прошла молодая женщина с коляской. Другая вела ребенка за руку. Он подумал, что это знак – он больше никогда не увидит старого доброго приятеля, которому он позволял трепать свои волосы. Одним предстояло умирать, другие уже входили во вкус, пробуя грехи и сладкие пороки. А они – стояли и курили на улице, вспоминая дни, которые уже было невозможно вернуть.

Еще пару женщин прошли мимо, не обратив на них никакого внимания. Возможно, дело было в баре, напротив которого они стояли. Или же в их отношении к миру, изменившемуся после рождения детей. Теперь они были привязаны к семье. Они были собственностью мужей, удовлетворяющие их члены. Безразличные к другим, они думали о чем-то своем. Наверное, они свернули за угол, по направлению к теплу очага и домашнему уюту, к маленьким слабостям и шалостям детей. Покидая свои гнезда, они одевались так, словно хотели показать всем вокруг, что у них есть достаток и семейное благополучие. Каждый раз, когда он смотрел на эти измученные счастьем лица, ему становилось больно. Он вспоминал собственное детство, крики родителей и разбитую о стену посуду. Она была точно такой же, хотя пыталась оправдывать свое поведение необходимостью. В такие моменты улыбка играла с ним злую шутку и ему приходилось отводить взгляд, переключаясь на больные фантазии. Лишь бы не думать о том, что жизнь может пойти иным путем, отличным от того, который преподали ему ненавистью детства.

Иногда он срывался и обвинял всех вокруг, иногда просыпался по ночам, пытаясь вырваться из объятий кошмаров. По вечерам его преследовали картины боли и одиночества, заставлявшие бежать из дома в холодную ночь. Даже когда, казалось бы, все было в полном порядке, он все равно уходил прочь, чтобы лишний раз не рисковать. Ночные дороги научили его думать, ценить верность и разбираться в людях. Многие не засиживались рядом с ним в ожидании откровений и, с удивлением смотря в глаза, спешили покинуть неприятную компанию. Он понимал, что им была нужна всего лишь точка отсчета в этом сумасшедшем от рождения мире и, лишая их этой важной координаты, он переступал грань дозволенного, вторгаясь в пространство темной стихии, дремлющей во всех без исключения людях. Ему, как наркоману со стажем, было необходимо подсадить на иглу кого-нибудь еще. Но он предпочитал изнасилование по обоюдному согласию. И, забывая поставить фильм на паузу, он утягивал их в свои объятья. Он давал все, что им было нужно на тот момент – реальность сказочных миров, в которую они с охотой погружались, пока не наступали конвульсии оргазма. Беспомощные и в отчаянии, они бросали трусики в сумочки, и уходили к себе домой, сожалея о содеянном. Мечтая по дороге о мести, способной исправить это досадное недоразумение.

– Я бы поехал до Испании.

– Мы физически за месяц не успеем.

– Откуда такие сомнения?

– Пойдем в бар, я закажу еще одно пиво.

– Хорошо, пойдем.

– Но мы не доедем.

– Не знаю, не знаю.

Он на минуту замолчал, прикидывая расстояние и время, которое потребуется на преодоление пути. Какое-то сомнение прокралось в его взгляд. Он начал сильнее затягиваться, стряхивая пепел на асфальт. Ему не терпелось вернуться за столик и продолжить неспешно опустошать бокал за бокалом. Точно так же, как когда-то они сидели на гранитной набережной и распивали одну бутылку на двоих. Когда их разговоры были легки, словно перышки, а будущее казалось светлым и непринужденным. Но спустя несколько лет, он стал подвергать сомнению тот мир, который строил на протяжении десятилетий. Для него уже не существовало личного пространства. Интим приобрел пошлый оттенок. Она сожрала его всего, запрещая сношаться с истошными воплями. Белая скатерть показалась ему черной меткой и он захотел покинуть бар. Компромисс так и не был найден. Им подали счет.