Наталья Струтинская - Биография неизвестного. Роман

Квартиру Этти, в которой я сама никогда не была, потому как ее отец, по словам самой Этти, не любил, когда к ним кто-то приходил, подобно тигру, рьяно охраняющему свою территорию, нельзя было назвать скромной, однако, как это ни странно, хозяину этого дома с просторными и светлыми комнатами было присуще именно это качество. В присутствии малознакомых людей ее отец проявлял некоторую уступчивость и снисходительность, в присутствии членов семьи, так же по рассказам Этти, совершенно исчезавшие. Этти не раз признавалась в том, что в ее жизни были минуты, когда она мечтала о мягком, ласковом отце. Однако мог ли мягкий и слабохарактерный человек добиться в жизни того, что имел ее отец в свои пятьдесят четыре года? Я пришла к выводу, что это исключено. Он был властным человеком, и власть эта управляла его миром.

Иногда мне казалось, что жизнь Этти и ее шестнадцатилетней сестры Александры была четко расписана еще задолго до их рождения, и они, обладавшие собственными желаниями, склонностями и стремлениями, были совершенно лишены возможности личных суждений относительно своих жизней. Они были лишены выбора, что, несомненно, подавляет и уничижает все остальные блага, которые в избытке преподносила им жизнь.

Этти обладала тем редким качеством характера, которое позволяло ей радоваться всему, что ее окружало, – она не особенно разбиралась в событийности жизни, была всегда всем довольна и никогда не подвергала анализу свою жизнь.

Насколько мне было известно, сестра Этти придерживалась несколько иного мнения – ей был присущ менее покладистый характер, который, вероятно, она унаследовала от отца. По рассказам Этти, ее сестра часто спорила с отцом, вплоть до того, что Александра по несколько месяцев могла не разговаривать с ним, тем самым добиваясь от него хоть какой-нибудь снисходительности к своим решениям. Павле же было проще уступить, нежели вносить в семью раздор. Я очень любила Этти за ее бесконечную доброту и снисходительность ко всем и всему тому, что ее окружало.

За окном снова начинало греметь. Отступившая было буря вновь приближалась к городу. Туча, черная, как чернильное пятно, медленно поднималась из раскаленного горизонта…

Маленький велосипедный звонок издал короткий звонкий звук. Велосипед снова подскочил на выпирающем из земли корне сосны, и вновь лесную тишину прорезал звон. В воздухе густо пахло смолой. Жаркое солнце едва проникало сквозь пушистые верхушки сосен, раскрашивая влажную после ливня землю десятками солнечных бликов.

Уже около получаса мы с Борей ехали по узкой лесной тропинке, отчаянно выкручивая руль там, где корни сосен были особенно высоки. Под колесами прогулочных велосипедов то и дело трещали шишки и шуршали мягкие иголки.

Дом, в котором жили бабушка и дед, находился в одном из тех многочисленных сел и деревень, которыми полнятся Подмосковье и прилегающие к нему области.

Дом стоял на холме, и из всех окон, выходивших на запад, открывался вид на желто-зеленые, а в начале лета местами голубые от люпинов просторы. Восточные стены дома закрывали сосны, так что дом, будто из зеленой колыбели, широко распахнутыми окнами смотрел вслед тонущему солнцу.

Летом мы приезжали сюда почти каждые выходные. Бабушка, маленькая, седовласая, суетливая, встречала нас так, будто мы не виделись лет пять. Дед, всегда спокойный и рассудительный, по три раза крепко целовал нас с Борисом, после чего мы все садились за стол, где нас ждал горячий травяной чай. А после, когда чашки наши пустели, мы с Борей брали из гаража велосипеды и ехали в лес. Густой, безмолвный и одухотворенный, он выводил нас к полям.

В высоком чистом небе кружил лунь. Волны пшеницы клонились к земле, а две колеи ухабистой грунтовой дороги убегали к горизонту, на котором, у самой линии, стояла береза. Подпрыгивая на редких кочках, мы выехали из лесной тени и, миновав небольшой поворот, оказались под палящим июльским солнцем. Свежий душистый ветер разбивался о жаркие золотые лучи, облизывая нагие плечи и макушку. Уже не было в воздухе того свежего аромата разнотравья, какой наполнял поля в начале лета, – пахло сеном, что говорило о закате жарких дней и скором наступлении осени.

Но осень была еще далеко от здешних мест. Жара как будто не догадывалась о приближении августа, Ильин день словно и не собирался в скором времени ознаменовать начало затяжных дождей, а грозы, кажется, и вовсе только разыгрались, то и дело резвясь на небосводе. И здесь, вдали от города, где время терялось, воздух был пуст, а небо и вовсе скрывал панцирь высоток, июль затаил дыхание, нежась в золоте света, теплом и обволакивающем, как парное молоко.

Дорога шла в гору, и педали стало крутить тяжелее. От напряжения слегка заломило ноги, однако я только сильнее сжала ручки. Ветер бил в лицо так, будто перед нами было бесконечное, простирающееся на миллиарды километров пространство, будто атмосфера исчезла, и вся непостижимость и объемность Мира дышала нам в лицо.

Я посмотрела на Бориса, который, казалось, едва нажимая на педали, ехал метрах в двадцати от меня. Его смуглая обнаженная спина лоснилась под палящими лучами, а мускулы играли на худощавых крепких руках. В отличие от меня, Боря успел загореть за лето, проводя у деда с бабушкой не только выходные, но и недели. Я же на фоне него была совсем бледной, мои руки были едва тронуты загаром, а ноги и вовсе отливали снежной белизной. В то время, когда солнце особенно усердно облизывает тело, оставляя на коже темные следы, я сидела за ноутбуком в своей комнате или на широкой веранде у деда с бабушкой, в тени сосен, и писала диплом. Теперь же я уже не надеялась хоть чуть-чуть подзагореть – солнце было горячее, но не липкое, и потому я надела открытый топик и не взяла с собой кепки, чтобы скрыть лицо, в надежде поймать на свое тело хотя бы легкий оттенок солнечных поцелуев.

Скоро мы поднялись на небольшой холм, дорога стала ровнее. Снизу казалось, что как только ты поднимешься в гору, там, на самой вершине холма, откроется вид на что-то необычайное, раскинувшееся по ту, скрытую от глаз сторону. Но вершина как будто незаметно достигла нас сама, подъем плавно перетек в небольшой спуск, а волны пшеницы продолжали шуметь по обе стороны дороги, словно бескрайнее золотое море растекаясь к самому горизонту.

Мне внезапно захотелось пить. Жажда наступила неожиданно, как и все то, что наступает в тот момент, когда ты чем-то увлечен. Боря уехал достаточно далеко от меня, однако я, остановившись, все же окликнула его. Звук моего голоса, не успев возникнуть, мгновенно утонул в пении ветра. По всей вероятности, Боря не услышал меня, потому как его фигура продолжала медленно удаляться, маленьким темным пятном выделяясь на фоне объятого золотом мира.