Дарья Сумарокова - Притворись, что мы вместе

– И в чем же это выражается на практике?

– В двух параллельных потоках: цветы, кино и новые духи, а потом расспросы о здоровье, образовании, наличии вредных привычек и наследственных заболеваний у всех моих родичей, ну и завуалированно у меня. У подъезда каждый раз выходит, открывает в машине дверь с моей стороны и руку подает. Когда я сказала, что меня это напрягает, последовал рассказ про маму: в прошлую зиму вот так вот вылезала из машины, бедняжка, и растянула ахилл. Тяжело вылезать из нового «Лендровера».

– Блин, он что, до сих пор на тебя не покушался, что ли?

– Сокольникова, ты для начала вспомни, какой невинной девочкой появилась на первом курсе, и не задавай тупых вопросов! Отдамся, когда с родителями познакомит. Для евреев это все – практически приговор.

Как же я тебе благодарна за то, что называешь меня по девичьей фамилии. А также за то, что разговариваешь с набитым ртом, куришь в сестринской и не переносишь как минимум половину людского населения.

– Эх, хитра ты, Асрянша. Восхищаюсь. Точнее, нет. Не хитра, а, блин, расчетлива слишком. И что, никаких чувств, никакого желания?

– А сама-то что? Скажешь, сильно влюбленной замуж вышла?

Я приумолкла. Сказать мне действительно было нечего.

– Ладно, не обижайся, Ирка. Ты молодец. Я просто завидую, ты же видишь.

– Это ты ладно. Лучше на свою физию в зеркало посмотри: просто потухла после похорон, черные круги под глазами. Как на тебя еще и обижаться? Кстати, Петька на днях спрашивал: куда пропала, и все такое.

– Провоцируешь, что ли?

– Не-е-е. Просто почему-то кажется, что должна тебе сказать… предчувствие…

– Что ты там предчувствуешь – дурья чушь.

– Может, и чушь. Может, и нет.

– Ты же знаешь: я не променяю свой «Форд Мондео» на ходока в медицинском халате.

– А как же секс на операционном столе?

Мы смеялись, выплевывая друг на друга домашние заготовки. Но неожиданно у меня сильно закружилась голова, и через секунду все съеденное мною с таким удовольствием я выблевала в раковину.

– Черт, Ленка, ты что, подавилась, что ли? – спросила Асрян, держа меня за плечи.

– Да нет, просто что-то плохо стало… затошнило, надо было хоть что-нибудь в обед зажевать. Обожрались.

Я умылась и завалилась на диван, чувствуя сильную слабость и озноб. Голова продолжала кружиться.

Асрян внимательно глядела на меня.

– Лена, а когда у тебя месячные-то последний раз были, ты хоть следишь?

– Ой, ну прекрати! У нас договоренность: не кончать до шестого курса.

– Договоренность… Ну-ну. Давай-ка я тест возьму в процедурке.

– Ну хватит! Я же тебе говорю: ничего нет.

– Лена, лучше сейчас. Будет время подумать, если что.

Мне стало очень грустно.

– Ну неси. Ничего нет, вот увидишь.

– Нет так нет. Просто сходишь в туалет. Чего тут сложного?!

Через пару минут Ирка притащила из секретного запаса старшей медсестры немецкие тесты на беременность, и я, с трудом поднявшись от слабости, поплелась в служебный туалет. Что и говорить! Было израсходовано пять штук, но мнение эксперта не изменилось – две полоски. Две , а не одна. Именно две. Пять раз подряд.

Руки тряслись. Я высунулась в коридор.

– Ирка, принеси другие, советские .

Асрян громко хлопнула дверью сестринской и вместо процедурки ринулась ко мне, с таким же грохотом захлопнув за собой дверь служебного туалета.

– Покажи.

– Нечего смотреть. Они почти просроченные. Принеси наши, стандартные.

– Дай сюда, говорю.

Ирка практически вырвала у меня из рук все пять картонных полосок и, мельком взглянув, громко расхохоталась.

– Ага, просроченные. Будут ровно через полгода. И главное – все пять. Поздравляю тебя, Сокольникова: опять первой будешь в группе. Девки с ума сойдут от зависти. И замуж первая, и ребенка.

Иркин хохот лишил меня остатков самообладания, и я совсем пала духом.

– А ты что-то не завидуешь, как я посмотрю.

Легким движением она выкинула злосчастные полоски в пакет для мусора и, повернувшись ко мне, скрестила руки на груди.

– Нет, не завидую. Не знаю даже почему. Просто не хочу, чтобы ты от него рожала. Не хочу, и все.

– То есть от еврея можно, а от Сорокина нельзя? Понятно… И чем это он так тебе не угодил?

– Значит, не угодил. Какая разница чем?! Я и сама пока не понимаю. Просто не угодил, без объяснений. Ленка, я ж тебя знаю. У тебя сейчас в глазах тоска.

Наверное, так оно и было в ту минуту. Почти наверняка.

– Ладно, я еще ничего не решила. Дебильное окончание гребаного дежурства. Давай хоть попробуем прилечь. Сил уже просто нет. Черт с ними, с этими тестами.

В коридоре стояла тишина, мы закрылись в сестринской на крючок и выключили свет. Ночь, как назло, выдалась удивительно спокойной, так что не на что было отвлечься. Я лежала в темноте под Иркино мирное сопение. Конечно, не спала. В голове бродили разные мысли. Получилась полная нелепица: попытка приобрести через поход в ЗАГС свободу и взрослую самостоятельную жизнь оборачивалась невероятной хренью в виде декрета на работе и, что самое ужасное, академического отпуска в институте. Вот теперь это реальная семейная единица, реальный муж, реальные заботы – вместе до конца…

Круг замкнулся.

Нет, аборт, только аборт. Никаких академок. Никакого декрета. Потратить столько сил и времени… и теперь все коту под хвост… Нет! Ничего страшного не случилось: срок наверняка пять-шесть недель, не более… Блин, как можно было не заметить?! Ведь уже реально две или три недели как задержка. А может, и больше. Идиотка, могла бы мини сделать. Поздно.

Правая рука затекла, и я потихонечку, стараясь не провоцировать жуткие пружины в старом диване, перевернулась на другой бок. В голове проносились образы из процедурного кабинета: микроскопические головки, ножки, ручки, височные косточки в белом эмалированном тазу, забрызганном темно-красной краской, самой женской красной краской на земле. Таз всегда ставили на подставочку между ног. Процесс осуществлялся под одно и то же музыкальное сопровождение – монотонный подскребывающий звук с периодическим хлюпающим подпевком. Все, что было убито за десять, максимум двадцать минут, вытаскивалось безобразной кровавой массой наружу. Хлюп-хлюп.

Доктор, пожалуйста! У меня не больше двенадцати недель. Я прошу вас, доктор, помогите…

Непонятно откуда появился Петька: он сидел в том самом кафе около нашего института – за столиком почему-то больше никого не было. Вот все-таки странный, подумала я. Какой прикол сидеть одному в кафе? Скучно же… А может быть, он кого-то ждет? Даже наверняка. Новая пассия… Не зря же в окно пялится: явно высматривал… Пальцы, как у Паганини. Прекрасные мужские руки – руки хирурга. Через десяток лет будет звездой операционной, это точно.