Вера Андреева - Государство Двоих, или Где соединяются параллели

И тут Юру вызывает «для разговора» его научный руководитель. Как родная мать, она пестовала своего любимца все последние годы. Вид у неё был растерянный, цвет лица зелёный. Её интересовало следующее:

– Кто такой Илья Вольман?

– Это мой дядя, – был единственно возможный и известный им обоим ответ.

– А где он сейчас?

– В Америке.

На этом «разговор» закончился. И начался истерический монолог перепуганной женщины, суть которого сводилась к Юриному «вероломству», позволившему ему столько лет скрывать чудовищную свою личину и покрывать «изменника Родины». Как удалось понять Юре из этого монолога, основная претензия состояла в том, что он не рассказал об «американском дядюшке» несколько лет назад. Это, видимо, следовало сделать в первую минуту после знакомства с научным руководителем. А теперь из-за его «подлого» поступка несчастная женщина очень бледно смотрелась на учёном совете, когда чересчур активно выдвигала Юрину кандидатуру. Её даже пристыдили товарищи из парткома.

В интернатуру, разумеется, Юру не взяли. Вместо него вожделенные кафедральные места были отданы двум тихим девочкам, о которых до этого никто ничего не слышал ни на потоке, ни в студенческом научном обществе, но положение чьих отцов делало их заслуги необязательными. Этим закончилась Юрина обещавшая стать блистательной кафедральная карьера. В документах по распределению двусмысленности не было: новоявленный доктор направлялся в посёлок в четырёхстах километрах от Новосибирска. Это был даже не райцентр.

Такой поворот судьбы Юра переживал тяжело, но, к счастью, недолго. Он отправился в Комитет здравоохранения и попытался выяснить, есть ли возможность перераспределиться хотя бы в городскую интернатуру. Однако его нежелание работать в глубинке вызвало бурю праведного негодования председателя Комитета. Юра ушёл, не получив ответа на свой вопрос, но зато выслушав лекцию о том, как почётно работать на благо страны, вскормившей и обучившей тебя. Вечером он уже сидел в библиотеке и читал Трудовое законодательство, одна из статей которого гласила, что если младший из супругов заканчивает институт и становится специалистом, его можно распределить только по месту работы старшего супруга.

Через неделю на выпускном вечере он познакомился с подругой своего приятеля – выпускницей строительного института. Она была на год его старше и уже год как работала в Новосибирске. Отзывчивая девушка вошла в положение неотразимого юноши и в тот же вечер с благословения приятеля они решили зарегистрировать брак. Единственным её условием было не сообщать об этом её матери. Того же, впрочем, хотел и Юра. Через месяц они расписались в районном ЗАГСе, и на следующий день Юра стучался в знакомую комитетскую дверь, только уже не с глупыми вопросами, а со свидетельством о браке и заявлением в руках.

Можно себе представить реакцию председателя Комитета. Брызжа слюной, тот вспомнил все прегрешения сынов Израилевых в мировой истории, но заявление был всё-таки вынужден принять. Вскоре Юра получил новое место работы. Однако Родина оказалась по-иезуитски изощрённее еврейского юноши: это был фельдшерский пункт в восьмидесяти километрах от Новосибирска, сущая дыра. Претензий, однако, быть не могло – административно эта дыра относилась к городу.

Вышло так, что Юрина борьба за справедливость вывела его к той же линии старта, с которой он начинал, но уже закалённого и готового к дальнейшей борьбе. Фиктивный брак закончился настоящим разводом: ребята «потеряли» свои паспорта и получили новые, чистые и красивые.

В Новосибирске доказывать уже было нечего и некому. Демонстрировать Родине свою профпригодность он решил в Риге. Столица Латвии была наиболее западным и в прямом, и в переносном смысле городом Союза. Они собрались туда с приятелем – таким же отчаянным парнем из строительного института. Мама, благословляя сына, достала из комода скопленные за многие годы сбережения – пятьсот рублей.

Итак, они ехали в своё «светлое будущее», которое уже не имело ничего общего со «светлым будущим советского народа». Первое, с чем они столкнулись в Риге, когда попытались найти работу, это необходимость рижской прописки. Пустяк, казалось бы, но без него можно было забыть о трудоустройстве. Прописка стоила им аккурат пятьсот рублей. Остались жалкие крохи, которые они разделили на ещё более мелкие части и тратили их на батон и бутылку молока в день.

Поселились они в сарае, безвозмездно предоставленном чьими-то приятелями, в пятнадцати километрах от города. По утрам, прежде чем приступить к дневным заботам, приходилось разбивать корку льда в умывальнике и соскребать иней с оконного стекла. Чтобы хоть как-то согреться, они включали на ночь электрообогреватель, но он требовал слишком много электроэнергии, и розетка начинала через два часа плавиться. Засыпая, ребята каждый раз гадали, что произойдет к утру – умрут ли они от холода или сгорят вместе с заиндевевшим сараем. Так долго продолжаться не могло, поэтому единственным занятием в дневное время был поиск работы.

Приятель вскоре устроился слесарем в мебельный кооператив, и их меню слегка расширилось. Они даже стали иногда бывать в студенческой столовой рижского института. Для Юры же достойной работы никак не находилось. Акушеры-гинекологи, видимо, стране были не нужны. А если и были, то в радиусе больше пятисот километров от столиц и больше ста от райцентров.

Юра пытался теперь устроиться врачом по любой специальности. Наконец ему удалось убедить коллег из педиатрической клиники, что суточные дежурства, которые они раньше пытались продать друг другу, нещадно переплачивая за эту услугу, теперь можно продавать ему, Юре, за гораздо меньшие деньги. Коллеги педиатры были довольны. Юра тем более. Его оформили врачом детского отделения районной больницы.

Чтобы начать работать, нужны были более углублённые знания по педиатрии. Пару недель Юра провёл в публичной библиотеке над учебниками по детским болезням. Вскоре он приступил к своим обязанностям, и дело пошло. Им были довольны все – и начальство, и коллеги, и родители маленьких пациентов. Поэтому вскоре ему предложили перевестись на дневную работу. Юра согласился (а что было делать?), но буквально сразу выяснилось, что для этого необходимо пройти интернатуру по педиатрии, причем до следующего набора надо было ждать полгода, а потом ещё терять год интернатуры с той только целью, чтобы навсегда превратиться в педиатра. Такая судьба была не для него, и из больницы пришлось уволиться. Он хотел стать акушером-гинекологом. Теперь это стало ещё очевиднее.

Он начал посещать все конференции и заседания Латвийского общества акушеров-гинекологов. На заседаниях он вёл себя очень активно: участвовал во всех дискуссиях, проводя накануне по нескольку часов в библиотеке и готовясь к обсуждениям. Его стали узнавать, завелись приятели. На одном из заседаний они его познакомили с главным акушером-гинекологом Риги. И Юра, набравшись наглости, попросил того помочь с работой.