Хармони Верна - Леонора. Девушка без прошлого

– Я загнал ее в угол! – крикнул Джеймс.

Отца Макинтайра передернуло.

– Не подходи к ней близко, Джеймс! Просто быстро прикончи ее!

На лице мальчика было написано замешательство.

– Я не могу причинить ей вреда, отче. – Ловко подхватив змею на вилы, он поднес ее к двери и швырнул в траву.

– Джеймс, ради всего святого… – Отец Макинтайр прижал руку к груди. – Никогда больше так не делай. Знаешь, мир прекрасно проживет, если в нем станет на одну змею меньше.

Джеймс, руки и макушка которого были обсыпаны сеном, насупился. Отец Макинтайр покачал головой и, рассмеявшись такой нешуточной мальчишеской серьезности, потрепал его по волосам:

– Ты бесстрашный. И всегда был таким.

Джеймс погладил лошадь по морде, и она успокоилась. Тогда он снова взялся за вилы, чтобы собрать разбросанное сено.

Отец Макинтайр остановил его:

– Посиди со мной немного.

– А как же работа?

– Подождет.

Они вышли из пропитанного запахом лошадей и сена сарая и сели на нагретый солнцем валун. Отец Макинтайр протянул мальчику коричневый сверток:

– С днем рождения!

– Нам не положено получать подарки.

Священник усмехнулся:

– Бывают исключения. Давай, Джеймс. Разверни его.

Мальчик неохотно развязал бечевку и развернул оберточную бумагу. При виде Библии в кожаном переплете выражение его лица не изменилось.

– Это совсем новая книга, а не подержанная из церкви, – пояснил отец Макинтайр. – Я понимаю, что сам бы ты такое не выбрал, но… – он сделал паузу, выбирая подходящие слова, – но, возможно, ты заглянешь в нее в поисках ответов. Может быть, не сейчас. Возможно, когда-нибудь потом.

Джеймс посмотрел на книгу в своих руках:

– Спасибо, отче.

Отец Макинтайр не мог решить, то ли следует встряхнуть мальчика, то ли обнять его, поэтому просто легонько ущипнул за подбородок:

– Почему ты всегда выглядишь таким серьезным, сын мой?

Джеймс не ответил. Впрочем, священник и не рассчитывал на это.

Отец Макинтайр перевел взгляд на вымощенную камнем тропинку, и от нахлынувших воспоминаний в уголках его глаз пролегли морщинки.

– По этой дорожке я учил тебя ходить. – Он махнул рукой за сарай. – Там есть ровный участок. Когда твои ножки достаточно окрепли, мы каждый день приходили сюда, чтобы потренироваться. Ты держался за мой указательный палец и сжимал кулачок так крепко, что у меня побелели суставы. – Он взглянул на руку, как будто вновь увидел это. – Ты был решительно настроен научиться ходить. Едва начав ползать, ты уже пытался встать на ноги.

Солнечные лучи окрасили рыжеватую шевелюру мальчишки в золотистый цвет.

– Я помню, как впервые взял тебя на руки. Тебе тогда была неделя от роду, не больше. Ты ужасно покраснел и кричал так сильно, что мне показалось, будто ты сейчас лопнешь. – Взгляд священника затуманился от воспоминаний. – Я очень испугался. Руки мои тряслись, и я боялся уронить тебя. Я тогда и сам жил тут всего месяц. – Он мягко улыбнулся. – Мы с тобой росли здесь вместе, сын мой. Держась друг за друга на этой тропе.

Он смотрел на Джеймса и гадал, что за мысли бродят в его голове. Он был славным мальчиком. И отец Макинтайр любил его, как отец любит сына, – не приемный отец, а настоящий.

Джеймсу жилось в приюте хорошо – в этом священник был уверен. Он был накормлен, образован, его речь была чиста, без сленга, который использовали другие дети. Его, любимца монахинь, не обижали. Но у мальчика не было друзей, и он, казалось, не старался их завести, чувствуя себя спокойнее в обществе животных или наедине с собой. С рождения в душе Джеймса поселилась пустота, и за девять лет отец Макинтайр так и не придумал, чем ее заполнить.

Он поднял Джеймса на ноги и подмигнул:

– Ступай. Сегодня у тебя день рождения, работа может подождать до завтра. – Он хорошо знал, куда отправится мальчик. – Джеймс! – крикнул он вслед фигурке, уходившей в сторону моря. – Помни: не подходи слишком близко к обрыву!

Джеймс прислонился к стволу плакучего эвкалипта, спрятавшись в его полупрозрачной ненадежной тени. Одну ногу он вытянул, вторая была согнута в колене, на которое он оперся подбородком. Большой палец ноги торчал из дыры в ботинке, напоминая выползшего из земли червяка. Он втянул палец, и дырка закрылась. Неловко посланный мяч прошелестел ветками и упал, едва не ударив его по голове.

– Эй! – крикнул какой-то мальчишка со спортивной площадки. – Бросай его обратно!

Джеймс послал мяч в небо.

– Хочешь поиграть с нами?

– Нет.

Он снова уселся под деревом, сосредоточившись на игре в прятки с собственным пальцем, а потом принялся чертить палкой какие-то фигуры на мягкой коричневой почве. Шум вокруг напоминал жужжание насекомых.

На ноги ему упала чья-то тень. Это Меган Махони, хихикая, прошла мимо с двумя девочками.

– А-а, вот она где!

Джеймс вздохнул и сильнее надавил на палку, жалея, что эти голоса прозвучали недостаточно далеко, чтобы слиться с общим гулом остальных «насекомых».

– Леонора! Эй, Леонора, что ты тут делаешь?

Голос Меган, приторный, точно прогорклое масло, обволакивал маленькую девочку, прятавшуюся в тени:

– Ох, я совсем забыла, она же не умеет разговаривать. Бедняжка! Хочешь, преподам тебе урок? Я очень хороший учитель. – Девочки снова захихикали. – Повторяй за мной: «Я тупая уродливая девчонка». Говори вместе со мной: «Я тупая уродливая девчонка».

Джеймс сидел, опершись подбородком о колено и не поднимая глаз. Да ему это и не нужно было. Он и без того представлял веснушчатое лицо Меган, измывающейся над новенькой. Он только сильнее вдавил палку в землю, и она наконец хрустнула.

– Она все равно не говорит, да? А как насчет того, чтобы спеть? Вот отличная песенка, прямо про тебя.

От этих слов Джеймсу стало тошно, как от кислого молока. Он бросил на них испепеляющий взгляд и заметил, что Леонора мельком взглянула в его сторону. В глазах ее не было ни обиды, ни злости – лишь кротость. Лицо вдруг обожгло жаром. Джеймс закусил губу. Он легко мог пресечь это. Но завтра все повторилось бы снова. И послезавтра тоже. И стало бы только хуже, потому что девчонки обожают ссоры. У них от этого глаза загораются. Они станут приставать сильнее. Зажмурившись, он сосредоточился на шелесте узких, похожих на ивовые, листьев. Наконец насмешки закончились и Меган со своей командой ушла.

Теперь он просто сидел и ничего не делал. Сломанная палка валялась в пыли, а из дырки в ботинке снова торчал голый палец. Девочка застыла в тени, положив подбородок на маленький кулачок. Джеймс ненавидел это место – хотя это был единственный дом, который он знал в своей жизни, – и мечтал вырваться отсюда. Он больше не может сидеть здесь просто так – во всем мире не хватит палок, которые он будет ломать, как сегодняшнюю. Сорвавшись с места, он побежал через луг, по тропе, огибающей церковь. Он бежал, пригнув голову и изо всех сил перебирая ногами, мимо полевых цветов по гальке, выстилающей дорогу к скалам.