Хармони Верна - Леонора. Девушка без прошлого

Но еще до истечения выделенного Гану времени из широких дверей гостиницы неспешно вышел мужчина в белом костюме, в белой шляпе, с аккуратно подстриженной седой бородой и взглянул на свои карманные часы. Под руку мужчину держала худощавая женщина, которая была выше его на целую голову. Человек со свистком поклонился этой паре и подался чуть вперед, чтобы выслушать, что скажет ему солидный постоялец, после чего с видом неприкрытого удивления указал в сторону Гана и снова бешено засвистел в свой свисток.

– Господи, опять он за свое, – недовольно проворчал Ган.

Остальные экипажи сдвинулись с места и выстроились буквой U в конце очереди.

Не успел Ган спуститься на землю, как чемоданы уже были погружены в его повозку. Высокая женщина была одета в шелковое синее платье с отделкой в более темных тонах такого же синего цвета. Она казалась чопорной, строгой и выглядела, вероятно, старше своего возраста. Ее рука в белой перчатке прижалась к губам – она даже не пыталась скрыть своего недовольства и, взглянув на мужа, отпустила его руку.

– Сейчас, сейчас, – сказал мистер Файерфилд, чтобы успокоить ее.

– Не нужно мне никаких «сейчас-сейчас»! Где твоя карета? – Не дожидаясь ответа, она похлопала по плечу человека со свистком. – Где его карета, я спрашиваю? Я думала, у руководства вашей гостиницы достаточно здравого смысла, чтобы не пускать к себе разных бродяг.

Тот инстинктивно потянулся к своему свистку, и она раздраженно шлепнула его по руке:

– Я хочу получить ответ, а не слушать дурацкий свист этой вашей игрушки!

– Элеонора, прошу тебя, – мягко сказал мистер Файерфилд, беря ее за руку. – Мы уже обсуждали это. Они никогда не предложат нормальной цены, если увидят, что я приехал в одном из этих экипажей. К тому же поездка будет недолгой. – Он вопросительно приподнял брови и обратился к Гану: – Так ведь, сэр?

Ган откашлялся:

– К вечеру будем на месте.

Мужчина благодарно подмигнул ему и обернулся к жене:

– Вот видишь, дорогая.

Губы ее скривились:

– Мне это не нравится. Мне это совершенно не нравится, Оуэн. – Она уставилась на Гана и с гримасой явной антипатии заговорила так, будто у него не было не одного уха, а обоих. – Ты даже не знаешь этого… этого человека . Он может обобрать тебя до нитки и бросить на обочине дороги. Что ты тогда станешь делать? Ради бога, Оуэн! У меня сейчас будет нервный припадок! – Ее американский акцент, грубый и жесткий, звучал отчетливо, как у мужчины.

– Я позвоню тебе с железнодорожной станции, хорошо?

Она вызывающе задрала подбородок.

– И носи там шляпу, ладно? Не хочу, чтобы меня видели с мужем, обгоревшим и красным как рак.

– Разумеется, дорогая.

Она притопнула ногой:

– Так ты позвонишь мне с железнодорожной станции?

– Да, дорогая.

– Четыре недели? И ни дня больше?

– Ни секундой больше.

Мистер Файерфилд вытянул шею и поцеловал жену в щеку:

– До свидания, дорогая.

Человек со свистком подал ему руку и помог подняться на козлы. Уголком рта мистер Файерфилд шепнул:

– Поезжайте.

Ган дернул поводья, и американец, шутливо охнув от неожиданного рывка, послал жене воздушный поцелуй:

– Я люблю тебя, дорогая! Буду звонить с каждой остановки.

Ган обернулся и успел заметить, как миссис Файерфилд поправила кружевной воротничок и опасливо оглядела улицу: не видел ли ее кто-нибудь рядом с этим старым рыдваном и кучером-калекой?

Ган, не обращая внимания на пассажира, гнал лошадей по удушливым улицам. По лбу его струился пот: мимо них сновали железные машины, изрыгающие дым, из-под колес шарахались люди и домашние животные… Он был словно в шорах и так сконцентрировался, что мог видеть только то, что находилось строго перед ним. Приближались городские окраины, дома редели, открывая больше просветов неба между зданиями, которые постепенно становились все ниже.

Двое мужчин в полном молчании ехали по узким дорогам из города в сельскую местность. На просторе, где стало меньше чуждых звуков, барабанные перепонки Гана начали расслабляться. Повозка поднялась на невысокий холм, и после этого стало казаться, что город остался в миллионе миль позади. Ган наконец позволил себе дышать полной грудью. Расслабившись, он поправил шляпу, сдвинув ее на макушку.

– Не любите город, верно? – спросил пассажир.

Ган вздрогнул от неожиданности и поднял глаза. Мистер Файерфилд сидел очень прямо и наблюдал за ним. Спина его не касалась сиденья, а руки спокойно лежали на коленях. Он рассмеялся:

– У вас, приятель, плечи все время были подняты под самые уши.

– Просто не привык.

Мистер Файерфилд сладко потянулся на солнце, словно ленивый кот. Расстегнув пиджак, он бросил его на спальное место под тентом, со вздохом отцепил жесткий целлулоидный воротничок, бросил его на дорогу и потер шею. Нащупав массивные запонки с ониксом, он расстегнул их и спрятал в карман. Затем завернул рукава рубашки и вынул кисет и стопку папиросной бумаги. Насыпав щепотку табака на небольшой листок, он туго скрутил его и, лизнув край языком, запечатал.

– Курите? – предложил он Гану, но тот покачал головой.

– Ваша жена права. Солнце поджарит вас до хрустящей корочки. – Ган неодобрительно оглядел белую кожу на его руках.

– С этим я справлюсь, – добродушно отозвался мистер Файерфилд. – Я и курить не должен бы. Она говорит, что после этого от меня пахнет, как из дымохода. – Он чиркнул серной головкой на кончике расщепленной лучины и поднес голубое пламя к скрученному кончику сигареты. – И поэтому я планирую курить во время нашего путешествия не переставая.

– Это правильно. По-мужски, – отозвался Ган.

– Вы рассуждаете как закоренелый холостяк, мистер…

– Ган.

– Ган, да? Вы из Турции?

– Нет. Когда-то был погонщиком верблюдов, как афганцы.

Мистер Файерфилд понимающе кивнул и продолжил:

– Конечно, моя жена права относительно очень многих вещей. Но мужчине иногда не хочется поступать правильно. Хочется делать все наоборот, хочется вести себя как сопливый подросток. Глупо, разумеется, по-детски, я знаю, но ничего не могу с собой поделать. И поэтому в конце дня получаю свой нагоняй и поцелуй в лоб.

Вялость и немощность голоса он оставил в Перте – теперь его манера говорить была легкой и свободной, даже твердой. Между затяжками мистер Файерфилд непринужденно улыбался.

– Вы никогда не бывали в Америке, Ган? – спросил он.

– Нет. Даже за пределы Австралии не выезжал.

– Что ж, я несколько раз объехал вокруг света и вот что могу вам сказать, Ган: Австралия и Америка похожи так, как только могут быть похожи две страны.

Ган попытался представить себе такое сравнение.

– Нет, правда, – продолжал развивать свою мысль мистер Файерфилд. – Обе страны очень молоды, они младенцы в этом мире, можно сказать, наполовину сестры. У нас общая мать – Англия, но сама она сильно сдала, поэтому пригласила в качестве отцов для остального населения мужчин из Европы, пока мы как нация не превратились в кипящий котел, в котором уже непонятно, у кого чья кровь. За исключением туземцев, разумеется.