Валерий Осадчук - Чрез тернии к счастью

Бредёт Ольга, не чувствуя ног под собой, словно плывёт, не весомая, бесчувственная. И так бы брела, да на улице стало темнеть. На столбах зажглись фонари. Сознание постепенно стало возвращаться. Женщина промокнула носовым платочком мокрые щёки и глаза, и, увидев около клумбы, перед которой остановилась, скамейку, присела, чтоб отдышаться, сориентироваться, где она. С первого осознанного взгляда не узнала места, где оказалась.

Осмотревшись по сторонам, Ольга узнала – это была её фабрика, только она оказалась с другой стороны, у проходной, через которую никогда не проходила. Но, фабрика была в центре города, и многие дороги отходили от неё как лучи.

Находясь несколько в тени дерева, на скамейке, Ольга немного успокоилась и пришла в себя, стала осознавать произошедшее с ней.

В течение пяти лет, от родителей, своё преступление удалось утаить, а от себя – нет. Осознание того, что натворила, постигало её постепенно. Приезжая в деревню, видела своих подруг с детишками. Родители раньше задавали вопрос: «Замуж скоро?», а когда вышла замуж – «когда будешь рожать ребёнка?». – «Что я могла сказать им? Что муж помешался на сексе и я у него как резиновая кукла? Он даже ни разу, не поехал со мной в деревню! Они видели его только на свадьбе», – приходя окончательно в себя, рассуждала Ольга. – «Как мне быть? Где искать правду?»

«Правда. А что есть „правда“ в такой ситуации? То, что я, выносив под своим сердцем и родив на свет человечка, струсила и, воспользовавшись его не смышлёностью, отказалась от него, хотела дальше беззаботной жизни?! Или, то, что у этого малыша складывается другая, не связанная со мной, жизнь?! А если бы он жил в Доме Малютки? Я же видела, там малыши плачут, а няньки, как глухие, не обращают на них внимания, и он бы так же плакал, желая прижаться к маме, а мамы нет, и ни кому он не нужен до очередного кормления. А потом бы, сдали его для дальнейшего проживания в Детский дом, а потом – в интернат! А там…? Страшно подумать, что бы из него получилось. Моя правда в том, что я осознала, что я натворила, и я хочу вернуть моего сына, а ни кто, кто хоть как-то связан с этим, мне помочь не хочет, не понимают меня. Я уткнулась в какую-то глухую стену. Ничего не могу сделать, не могу добиться правды. Правды… А может, действительно, есть другая правда? Та, о которой говорила заведующая Домом Малютки? Да и, юрист тоже. Может, действительно, те люди его вырастили, воспитали, одели…? А, что бы я смогла ему дать? Где бы он был, когда я по общежитиям скиталась, или на гулянках тусовалась? А они…?» – При мысли о чужих людях с её ребёнком, и, что она, возможно никогда не увидит сына, на глаза вновь наворачивались слёзы.

Промокнув глаза, женщина продолжала сидеть. Домой не хотелось идти. Да и, можно ли назвать это своим домом? Так, пристанище для отбывания времени после работы.

Две недели после бедлама устроенного мужем, скрывалась у Саши. Подруга была не против, но Ольга и сама понимала, что так долго продолжаться не может. Александре тоже нужна личная жизнь, тем более что у неё налаживаются отношения с Андреем и дело, вроде бы идёт к свадьбе. А тут ещё, у проходной, стал появляться муж и подкарауливать Ольгу с работы. Упрашивал вернуться домой, просил прощения, умолял, обещал, что такого больше не повторится.

Ольга всё равно, решила не говорить ему о ребёнке. И вообще, решила, как найдёт своего Олежку, будет добиваться его возврата, а, добившись, она не на минуту в этом не сомневалась, уедет в другой город и с мужем разведётся. «Не резиновая же я баба, – рассуждала Ольга, – мне двадцать пять… А кто я?»

Ольга вернулась домой поздно вечером. Муж, как всегда, сидел на диване перед телевизором, с бутылкой пива и куском, почти доеденной варёной колбасы, не порезанной аккуратными пластиками, как пыталась приучить его жена, а порубленной ножом на бесформенные шматки.

– Ну, что, не можешь порезать аккуратно, – спросила Ольга, проходя мимо журнального столика, на котором, на бумаге валялось несколько кусочков колбасы, и стояла литровая, из тёмного пластика, бутылка пива.

– Ни чё, сойдёт и так, – не отрывая взгляда от телевизора, где по экрану мельтешили футболисты, бегая за летающим по полю, мячом.

Пройдя в спальню и через некоторое время, проходя в кухню, сказала мужу:

– Сейчас ужин сделаю, поужинаем, будем убираться в квартире. Запустили… свинарник… – доносились из кухни слова жены. Но до слуха мужчины они не дошли, были заглушены возгласом болельщиков на острый момент у ворот команды, за которую он болеет. – Ты слышишь? – Спросила женщина, входя в комнату с тарелочкой, на которой парила гречневая каша с котлетой, подогретые в микроволновке.

– Нет. Что? – Не отрывая взгляда от экрана, переспросил мужчина.

– Говорю, поужинаем, и будем убираться, – повторила женщина свои слова, ставя тарелку перед мужем на столик.

– Убирайся. Мне и так хорошо.

– Я вокруг тебя буду с тряпками и вениками крутиться, а ты…

– Не крутись, я тебя не заставляю, – не довольно пробурчал Василий, бросив взгляд на жену, мешающую смотреть футбол.

– Родители придут, а у нас свинарник… Стыдно.

– Придут и уйдут, что с того? – еле слышно пробурчал молодой человек, но его слова утонули в новом всплеске эмоций на экране, а жена выходила из комнаты и вряд ли слышала.

Ольга присела к столу и в одиночестве, без аппетита, но знала, что нужно, что-то в желудок положить, так как целый день не кушала, заглотила пару ложек гречки и кусочек котлеты. Еда не лезла в горло, и чтоб не мучится, она отложила тарелку в сторону и стала медленно, глотками, пить чай.

– Ты чай будешь? – выглядывая из-за двери, спросила мужа. Но в ответ тишина, весь взор мужа на экран. – Захочешь, нальёшь сам, – безразличным тоном, больше сама для себя, спокойно сказала женщина и, войдя в кухню, устало села на стул. В голове, как в магнитофоне, прокрутилось всё, что произошло с ней за день: и укороченный рабочий день, из-за отсутствия сырья, а отсюда и мизерная зарплата. – «Как жить? На что жить? Если бы не те продукты, что привезла на себе из деревни от родителей, то сидели бы без куска хлеба. Его старики-пенсионеры, сами еле-еле концы сводят на свою пенсию. С него работяга…, день работает, два нет. Зарплату задерживают, а когда дают, то по частям. А тут ещё, эти, бюрократы…».

Столкнувшись со всеми препонами на своём пути, и потеряв надежду найти сына, Ольга вошла в отчаяние, её охватила тихая истерика: «Всё, я больше не знаю, что делать, где искать? Ни кто не говорит где мой Олежка. Все против меня! Зачем мне такая жизнь? Всё, больше не хочу!» – Слёзы самопроизвольно катились из глаз убитой горем женщины. Охватившее отчаяние, не то осознанно, не то инстинктивно, потянуло её руки к шкафчику с медикаментами, где в пластиковом пузырьке были таблетки, купленные от бессонницы, мучившей женщину последнее время. Не видя от слёз, но, нащупав пальцами пузырёк, Ольга извлекла его и вернулась на место. Ей хотелось, чтоб быстрей всё кончилось, быстрей избавиться от всех, захлестнувших её проблем. Дрожащими руками открутила крышечку с пузырька и, перевернув его, высыпала на ладонь оставшиеся таблетки. Не останавливаясь, чтоб не испугаться и не передумать, резким движением ладони опрокинула их в рот и стала запивать оставшимся чаем и, разжёвывая, глотать содержимое. Слёзы и отчаяние притупили сознание, и женщина обмякла, расслабившись и опустив обессиленные руки вдоль тела. Под столом послышался стук упавшего пузырька об пол. Из зала продолжали доноситься крики, кричалки и всевозможные звуки пищалок болельщиков. Для увлечённого молодого человека, сейчас самое важное было, чтоб его команда продержалась оставшиеся семь минут и не дала забить в свои ворота коварный мяч, всё время вращавшийся на их половине поля.