Лина Мур - За тобой

– Ты же знаешь, я проверю всю эту информацию, – предостерёг я её.

– Конечно, – улыбнулась Нина и встала, – на ближайшие двадцать лет я сделала хорошее дело, и теперь могу стать снова испорченной чертовкой. До встречи, красавчик.

Женщина встала и послала мне воздушный поцелуй. Я скривился, крутя в руках бумагу. Слишком всё просто и даже по-доброму, чего нельзя ожидать от Нины.

– Дино, – нажал я на кнопку телефона, соединяющего мой и его кабинеты. – Зайди.

Глаза моего помощника тут же заблестели в ожидании новостей, и я передал ему номер телефона.

– Узнай всё, что возможно по этому телефону. Буквально всё, и если Нина не соврала, то я нашёл свою невесту, – объяснил я.

– Будет сделано, – кивнул мужчина и вышел из кабинета.

Теперь остаётся только ждать…

Склонив голову набок, я вновь критически осмотрела пейзаж. Слишком радостный, яркий и солнечный. Должна быть в трауре, забросить своё хобби, биться в истерике, оплакивая потерю. Обязана быть внизу, вместе с родителями и скорбеть, вспоминать добрым словом восемнадцатилетнюю красавицу Софи. А обязана ли?

Наверное, я плохой человек, и меня после смерти будет ожидать кара небесная. Но, первый раз за всю свою жизнь дышу, и не могу справиться с ощущением свободы. Моя клетка открылась, больше нечего бояться, не от чего бежать. Я могла остаться дома, а не ехать в пансион в самом отдалённом уголке Ирландии, не прятаться ото всех.

Все же, я эгоистичная и очень злая. Моя сестра погибла в автокатастрофе со своим парнем, сгорела заживо. И опознание проводилось только по частичкам её одежды, да и со слов друзей. Считается, что сёстры-близнецы должны чувствовать друг друга, существует между ними некая ментальная связь. Так вот, я отвечу, что это полная чушь. Быть близнецом – это отвратительно, это унизительно и совсем невесело. Никаких совместных проделок, никаких походов по магазинам, никаких контактов. Меня, как человека, вообще не существовало. Нет, конечно, свидетельство о рождении имелось, но было спрятано за семью замками, в логове дракона. Мало кто знал, что в семье Сальварес не два ребёнка, а три. Я была не в счёт, но в плане финансовой стороны моего обучения меня не обходили стороной. Я получала практически то же самое, что и сестра. Только было различие – местоположение. Если Софи летала по модным столицам, то я была в маленьких поселениях. И не жаловалась до того момента, пока мне не исполнилось четырнадцать. Тогда я первый раз попросила у родителей что-то. А точнее, поездку в Рим на одну из крупнейших выставок живописи. Мне безумно хотелось увидеть это великолепие своими глазами, чтобы впоследствии зимними вечерами в закрытой школе для девочек, перенести всё на холст.

И меня отправили. Сказать, как я была счастлива и благодарна, это самая малость тех чувств, которые испытывала. Я была на седьмом небе от восхищения этим городом и работами. Гуляла по улочкам с сопровождающей и впитывала в себя невероятную атмосферу. Пока, в одну из ночей, в мой номер не постучалась сестра, накачанная наркотиками, и не рухнула, прямо перед моими ногами, напугав меня до безумия.

А дальше: мои мольбы прекратить, остановиться, пожалеть родителей, которые в ней души не чаяли. Вместо благодарности за то, что я три дня её откачивала, ухаживала за ней и врала родителям, меня предали. Я любила сестру, она была слишком весёлой, слишком громкой, самовлюблённой и избалованной. Но любила, даже после всего через что пришлось пройти из-за неё, никогда не забывала, что она была моей сестрой. А Софи забыла. Она в первую очередь видела во мне соперницу, мнимую обольстительницу и врага.

– Мари, дорогая, выезжаем завтра рано утром, – в гостевую спальню нашего дома в городе Голуэй, с улыбкой на лице вошла моя близкая подруга, наставница и в последние четыре года человек, не отходивший от меня ни на шаг. Мили, двадцати восьми лет от роду, сирота, но это не мешало ей радоваться жизни и вносить со своим появлением гармонию и свет, а мне любить её, как саму себя.

– Отлично, – не поворачиваясь, ответила я. – Скорее бы. Не могу здесь больше находиться.

Я передёрнула плечами, сбрасывая с себя ледяные щупальца, которые окутывали этот дом со дня похорон Софи.

– Ты уже закончила? – Мили подошла ко мне, и теперь мы обе всматривались в картину.

– Да, но чего-то не хватает, – я постучала кисточкой по подбородку и вновь посмотрела на сад, который просто нарисовала в своём воображении.

– Нет, что ты. Это просто невероятно красиво, Мари. У тебя такой талант, – она приобняла меня за плечи, а я улыбнулась. Талант, который все называли мазнёй и пустой тратой денег.

– Ты маму не видела? – Повернувшись на стуле, спросила я, откладывая кисточку.

– Думаю, ты знаешь, где она, – хмыкнула Мили и села на постель.

– Опять заперлась в своей комнате, – констатировала я.

– Ты уже поговорила с ними? – Напомнила мне о самом главном моя подруга.

– Нет, боюсь. Ты же знаешь, как они к этому относятся, – тяжело вздохнув, сказала я.

– Но, вероятно, сейчас всё изменилось. Ты осталась одна, а Софи больше нет. И теперь они будут оберегать тебя, и тебе больше не нужно будет избегать людей, – уверенно произнесла Мили, а я позавидовала таким суждениям.

– Ладно, пойду сейчас. Всё равно, терять мне больше нечего, – сделав глубокий вдох, я встала и сняла испачканный фартук.

– Удачи, детка, – ласково улыбнулась Мили.

Выйдя из комнаты, я прислушалась к звукам. Тишина. Мёртвая тишина. Поёжившись от этого ощущения, спустилась вниз и прошла к кабинету отца.

Тихонько постучав, я услышала глухой, охрипший голос:

– Никого не хочу видеть!

– Это я, папа, – открыв дверь, произнесла я.

За эту неделю мой отец осунулся, постарел и как будто, сдулся. Боль и жалость уколола внутри, но я, взяв всю свою уверенность «в кулак», шагнула в тёмное пространство.

– Я сказал, что не желаю никого видеть, а особенно тебя, – с отвращением произнёс он, запивая свои слова коньяком, а я сглотнула обиду. Это нормально, это привычно.

– Завтра уезжаю, и хотела бы поговорить. Ты знаешь, что этот год последний в пансионе, и я буду поступать в университет. Я выбрала куда. В школу искусств, – быстро сказала я и сжалась в ожидании ответа.

Отец поднял на меня голову, и его лицо исказила гримаса, а затем он рассмеялся. Жутко. Меня затрясло от этого смеха, и я обхватила себя руками.

– Убирайся, – процедил он. – Убирайся отсюда. Мне плевать на тебя, ты убила мою дочь. Ты исчадие ада, и больше я не дам тебе ни евро. И, к тому же мы разорены – я отдал последнее, чтобы никто не узнал, что ты существуешь. Ты тень, тебя нет. Поэтому пошла отсюда!

Больше не могла сдерживаться, сжав кулаки, я гордо подняла подбородок и твёрдым голосом произнесла: