Ева Наду - Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть первая

Обострению ситуации в немалой степени способствовала политика, проводимая новым военным губернатором – Клодом де Жерве. Молодой и горячий, он жаждал побед и не считался с потерями. Военные отряды, организовываемые им, объединяясь то с оттава, то с другими, враждующими с могавками племенами, нередко вступали в битвы с последними. И многие полагали, что ответа ирокезов долго ждать не придётся.

Чтобы не позволить ирокезам захватить себя врасплох, французы усилили охрану города. Часовых из добровольцев-фермеров, прежде чаще всего выставляемых на вышках, теперь заменили на часовых-военных. И стрелков, дежуривших на постах, удвоили. На всякий случай.

Оливье де Лоранс и Северак, и раньше проводившие на плацу со своими отрядами много времени, теперь и вовсе стали приходить домой только поужинать и выспаться.

– С этими мальчишками каши не сваришь, – бурчал де Лоранс, взглядывая коротко на жену. – Легкомысленные, жизнерадостные бездельники, а не солдаты.

Клементина не поддерживала разговор. Просто не находила слов.

А он и не настаивал на беседе. Отмечал только, что жена с каждым днём всё больше отдалялась от него. Всё меньше говорила. Всё что-то таила в себе.

Иногда оживлялась, правда, – когда Северак принимался рассказывать что-нибудь забавное. Откуда он это забавное брал, Оливье понять не мог. Но, отмечая, как расслаблялось, становилось мягче лицо Клементины, давил в себе раздражение. Не хотел ни спорить, ни выяснять отношения. Думал только, всё нелепо: и жизнь эта на краю света, и женитьба на непонятной, странной женщине.

*

Новый военный губернатор не нравился де Лорансу.

Северак, с которым он однажды поделился своим впечатлением, только рассмеялся:

– Это неудивительно. Он дурной полководец, недостаток ума компенсирующий напористостью. Почему он должен вам нравиться?

– Ах, я не об этом, – недовольно махнул рукой де Лоранс.

Северак промолчал тогда. Сделал вид, что не понимает раздражения приятеля. Посчитал, что и без того слишком часто вмешивается в дела, которые его не касаются.

Оливье де Лоранс же, в свою очередь, тоже передумал откровенничать. Но это не значит, что он перестал ревновать.

Он не мог спокойно смотреть на человека, которого всякий раз с такой очевидной радостью встречала его жена – поддерживала разговор, откликалась на шутки. Подолгу с заметным интересом беседовала с ним – молодым, галантным, бойким на язык.

Всё на людях, всё на виду. Так что ему не в чем было в действительности упрекнуть её.

Кажется, ни единой ошибки они не допустили, ни одного правила не нарушили. Но он, Лоранс, всё следил – за каждым движением военного губернатора, за каждым взглядом его. И хмурился – балы и прочие «вечера» с некоторых пор только портили ему настроение. Чтобы не провоцировать конфликтов, он старался игнорировать приглашения и не слишком часто принимать гостей в своём доме. У него было объяснение – он только заботится о состоянии здоровья своей жены. Но Лоранс понимал, что объяснение это не выдерживает никакой критики. Ему не верили ни приглашающие, ни сама Клементина.

Впрочем, она с ним не спорила. Пожимала плечами, уходила к себе.

И он, не желая выглядеть глупцом, сдавался. И снова и снова с неудовольствием наблюдал за тем, как пополневшая, но отнюдь не сделавшаяся из-за этого дурнушкой, Клементина протягивает руку щегольски одетому Клоду де Жерве, как тот склоняется к руке, усаживается рядом, принимается что-то говорить – тихо, с дурацки-загадочным выражением на холёном лице. И как горят при этом глаза его жены.

*

– Не выдумывайте ерунды, – засмеялся Северак однажды, натолкнувшись на его раздражённый взгляд. – Нет ничего странного в том, что вашей жене нравится общаться с господином де Жерве. Он не строит недовольных гримас и всегда готов говорить о том, что ей интересно. Она молодая девочка, Оливье! Девочка, оторванная от дома. Ей хочется тепла. А вы даже меня, вполне устойчивого к такого рода «заморозкам», вот-вот заледените своей недоброжелательностью.

– Он похож на жабу, – пробормотал он, отворачиваясь. – Неужели этот де Жерве кажется вам симпатичным?

– Совершенно не кажется. Но он делает то, что должны были бы делать вы – развлекает вашу жену в то время, когда она в этом нуждается.

– У меня нет настроения, – буркнул он тогда.

*

«Нет настроения» – это было ещё слабо сказано. Он, де Лоранс, чувствовал себя больным. С некоторых пор он кажется вообще больше не был собой. И это удивляло его сильнее, чем он готов был признать.

Каждый вечер он трудно, мучительно засыпал. Некрепко спал. И пробуждался по утрам в дурном расположении духа.

Его раздражало всё: служба, общество, жена. Ему казалось, лишив его возможности жить во Франции, в Париже, при дворе, его лишили корней, пищи, воздуха. Здешние земля, вода, воздух ему не подходили.

Он очень старался преодолеть это. Изнурял себя, выматывал свой организм бесконечными тренировками – не из служебного рвения, а для того только, чтобы лишить себя возможности думать и чувствовать. И, возвращаясь в их общий с Клементиной дом, он с трудом дожидался ночи, позволяющей ему забыться.

Это было отвратительно. И… он не находил в себе сил с этим совладать.

Клементина и Рамболь стояли на вершине ближнего к городу холма. Смотрели на островерхие колокольни, шпили и кресты, тянущиеся к высокому небу, на реку, на противоположный её берег. Потом делали шаг-другой. Снова останавливались. Погода была холодной, но солнечной. И осеннее солнце красило этот день необыкновенно.

Рамболь находился в состоянии беспокойном. С одной стороны, он был необычайно рад. У него наконец-то появилась возможность заняться делом. Применить свои силы, свои способности на практике. Не слоняться по городу в бесплодных размышлениях, а, наконец, начать созидать: выстроить форт, сделать его удобным для зимовки. Собрать снова команду, которая за эти последние недели, проведённые на берегу, тоже захандрила. Моряки сделались недовольными и раздражительными. Встречаясь с ними время от времени в тавернах, Рамболь не мог не замечать неблагоприятных изменений, происходящих с экипажем. И теперь он с удовольствием думал о том, что открывшаяся перед ними возможность, несомненно, обрадует членов его команды.

И капитан Моленкур был удовлетворён.

– Прекрасно, – сказал он, – я вполне справлюсь тут без этой оравы. Оставлю себе в помощь несколько матросов, а остальных, дорогой мой племянник, я с радостью вверяю вашим заботам и заботам господина де Мориньера.

Да, с этой, первой, стороны, Рамболь был доволен.

Скоро, радовался он, всё выправится. Мужчины займутся мужскими делами. И, наконец, снова станут сильными, крепкими, собранными – какими и должны быть.