Наталья Сахарова - В едином ритме. Вслепую

Дизайнер обложки Ольга Еськина

© Наталья Сахарова, 2017

© Ольга Еськина, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4474-8265-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Она и он.

Перед вами их размышления. О самом главном.

Главы под нечётным номером – мысли женщины, чётные – рассуждения мужчины.

Мысли – глубоко интимны. Они не лгут, потому что их обычно никто не слышит. Чего и требует тема этой книги – абсолютной искренности.

Сегодня мамин день рождения. Был бы. Если б она жила.

Исполнилось бы… 41. Она родила меня в 19 лет. Мне же советовала не спешить с замужеством.

Мама очень переживала как бы мне не попался такой, как отец. А я не знала, что бывает по-другому и побаивалась, в принципе, всех мужчин.

Мама говорила, что я красивая и потому должна быть вдвойне осторожнее с мужчинами. Я же была запуганным ребёнком, думать о себе как о красавице мне и в голову не приходило. Для ребёнка красота – в доброте, а я получала дома одни пинки.

Я была крайне неуверенной в себе. Да я до сих пор такая.

Меня никогда не покидает ощущение, что в этом мире я оказалась по ошибке. Мой отец так и говорил. Вместо меня должен был родиться сын, которого он ждал. Но на свет появилась девочка – и над моим светом теперь всегда стояла тень недовольного отца. Он никогда не обнимал меня, не называл дочерью.

Даже мама опасалась проявлять ласку по отношению ко мне в присутствии отца. А когда мы оставались вдвоём, она не выпускала меня из рук. Мама ложилась ко мне и ласково обнимала. Я ощущала, как порывисто поднимается и опускается её грудь в сдавленных рыданиях, а мою шею смачивали мамины слёзы (хотя она всячески старалась скрыть их от меня).

В школе я была замкнутой. Думаю одноклассники, особенно мальчики, общались со мной исключительно из жалости. Хоть мама и не переставала говорить мне о моей красоте.

Знала бы мама какая я «красивая» теперь. Хорошо, что она этого не видит. А может быть видит? И может быть сегодня, в свой день рождения, она испекла торт – мой любимый медовик – где-то там на небесах и ждёт меня в гости?

Мамочка, я хочу к тебе! Ты оставила меня и жить стало ещё труднее. Я одна, в большом городе, и теперь ты ни в коем случае не назвала бы меня красивой.

Здесь же есть крыша! Мама, я сейчас. Я скоро приду к тебе! Разрезай торт. Только поднимусь на крышу.

Где же этот лифт?!

Появилось странное предчувствие.

Доиграл вальс. Гости начали аплодировать. Может быть, им действительно нравилась моя игра. Должен был продолжать развлекать их, но встал и вышел из концертного зала.

Сам не знаю почему, зашёл в лифт. Нажал на верхнюю в правом ряду кнопку (мне уже не нужно было шарить по кнопкам рукой, чтобы обнаружить нужную).

Лифт остановился, я вышел наружу – на крышу. Летом здесь работал ресторан, было не протолкнуться. А осенью постояльцев в гостинице становилось немного, крыша пустовала, вот тогда я и любил приходить сюда.

Крыши напоминали мне об отце. Он чинил антенны. Если у отца был поздний вызов, он заходил за мной в школу и брал меня с собой. Я любил моменты, когда, выходя с последнего урока, замечал сначала папин жёлтый чемоданчик с инструментами, а потом и его самого. Это означало, что я смогу увидеть город с неприступной для одноклассников высоты.

Я мечтал о такой же романтической работе – на высоте, в буквальном смысле. Но ремонтировать антенны мне не хотелось. Я не понимал, как может отец иногда даже не взглянуть вниз, а смотреть только на свои антенны. Я говорил ему об этом. Тогда он садился на бетонный выступ и мы вместе наблюдали за городом. Отец рассказывал истории про те места, которые лежали под нашими ногами. А бывало, мы просто молчали и я слушал музыку города.

Сейчас, оказавшись на крыше, я снова подумал об отце – он как будто был здесь, рядом.

Но сегодня меня привела сюда не тоска по родителям, а недоброе предчувствие. Я прислушался. Кто-то переминался с ноги на ногу слева от меня, было слышно неровное дыхание. Что-то защемило в сердце, я почему-то сразу подумал о ней.

Пошёл на шорох. Тот, кто этот шорох издавал, стал резко суетиться, я услышал как он быстро взбирается на перила. Моя рука поймала чью-то руку, я резко рванул человека к себе. Это было последнее мгновение. Не успей я схватить его руку, человек летел бы уже вниз с 24 этажа, мгновенно ударился бы об асфальт и планета лишилась бы одной несчастной, но от этого не менее ценной, души. Эти мысли пронеслись в голове как в тумане. А в реальности человек заплакал, стараясь вырваться из моих рук и повторить то, чему я помешал – убить себя.

«Пусти», – услышал я до боли знакомый голос. Это была она.

– Пусти, говорю!

– Чтобы ты опять пыталась покончить с собой?

– Даже если так, какое тебе дело?!

– Такое, что я люблю тебя, глупая…

Наступила тишина.

Всё-таки я сказал ей это, в такой странной ситуации. На крыше, крепко удерживая её от самоубийства. Давно пытался дать понять, что она любима, а в итоге сказал вот так – в лоб.

– Но ты ведь даже не видишь меня! Зачем врёшь?

– Ошибаешься. Вижу – сердцем.

– Вот! Только слепые могут меня любить, потому что не видят, какая я уродливая!

Я кричал ей в след, что это не так, что она прекрасна. Но она зашла в лифт и быстро уехала.

Откуда взялся там этот слепой?

Помешал мне. До сих пор рука болит – так сильно он схватил меня.

Одна нога была в воздухе, оставалось только оторвать вторую. Я могла бы уже встретиться с мамой, ела бы праздничный торт.

Этот мир ненавидит меня. Привёл на планету по ошибке, не принимает, оставляя изгоем, и даже не даёт мне уйти. Подсылает всяких слепых, мешает увидеть маму.

Как он вообще оказался в это время на крыше? Я же слышала звуки гостиничного рояля, когда бежала к лифту. Ещё подумала: неужели эти скряги-жильцы действительно получают искреннее удовольствие от классической музыки? Или они делают вид, что интересуются искусством (так же, как меряются кошельками – когда только при посторонних дают нам щедрые чаевые)?

Этот слепой сказал, что любит. Как он может любить меня? Ах да, он не видит мой шрам. Но как вообще можно любить, если не видишь объект любви? Мы разговаривали то всего пару раз – обменивались дежурными фразами. Теперь вспоминаю, что каждый раз при встрече у него был радостный голос. Всё время спрашивал как дела. Я думала, он у всех это спрашивает, от скуки или от успешности (директор ценит его).