Александр Ермаков - Отметчик и разносчица. Фантастический роман

Он не раз видел, как собирают скелетов для фронта, как их нашпиговывают начинкой и пеленают в искусственную кожу, как вставляют искусственные глаза с фотоэлементами, как укладывают электронные мозги. Получались этакие криворожие управляемые зомби, программа которых была прошита исключительно для ведения боя. Это были одноразовые солдаты низшего уровня, пушечное мясо. Второй раз их уже не восстанавливали. Останки прямым ходом отправлялись на утиль.

Лишь с наступлением второго фиолетового часа перевалка успокаивалась и затихала. Зажигались фонари, что тоже входило в обязанности отметчика, и работяги расползались по спальным блокам, которые в целях экономии места были вытянуты не в длину, а в высоту.

Ох, уж эти спальные блоки! Марку пришлось одно время ютиться в них. Ему еще повезло, и он спал на двадцать втором ярусе. А многим приходилось после тяжелого дня карабкаться по железной вертикальной лестнице и на сто тридцатый, а то и выше. Частенько слабые срывались и разбивались в лепешку. А если нужно было справить нужду, приходилось спускаться вниз. Чтобы избежать этого узники, в нарушение всех правил, опорожнялись прямо со своих мест, доставляя дежурному по блоку и всем ниже живущим массу хлопот. Тогда начальство установило видео камеры. Нарушители отправлялись «жить» на самый верх. И, не дай бог, ты не спустишься вовремя на утреннее построение! Тебя ждали штрафные работы по очистке канализации, где смертность была самой высокой.

С началом красного часа на всей территории перевалки звучала сирена, которая будила всё живое. Но если этого было не достаточно, дежурный нажимал кнопку, и тут же из всех без исключения нар-полок выезжали острые шипы. Они больно впивались в заспанное тело каторжника, вызывая стопроцентное пробуждение.

Жуткий храп на все басы, стоны, кашель, крики от увиденного кошмарного сна, плач – всё это, резонируя, сливалось в одну звуковую какофонию и мешало спать. Марк это помнил, а потому ценил свое рабочее место и держался за него руками и ногами, ведь он спал прямо у себя в рубке на старой скрипучей раскладушке. Он даже мог побриться, почистить зубы и посмотреться в осколок разбитого зеркала. Но, самое главное, у него был унитаз и смывной бачок.

Марк невольно вспомнил один случай из жизни в спальном блоке. Как-то раз после рабочего дня в сборном цехе он встал в очередь, чтобы забраться по лестнице на свой этаж, не раздеваясь, лечь на нары и моментально уснуть. Марк уже начинал втягиваться в режим и научился мгновенно отключаться, не обращая внимания на внешние факторы. Он стоял в длинной очереди и стеклянными глазами смотрел на лестницу, по которой карабкались усталые пленники адской перевалки. Марк даже не провожал взглядом случайно сорвавшихся и падающих вниз, до такой степени ему уже было на всё наплевать. Мысли его тупо кружились вокруг одного желания – вытянуться на нарах и провалиться в царство Морфея.

Тогда он, как и все, носил на лбу свой порядковый номер, фосфорная краска которого светилась в темноте. Только комендант мог убрать номер специальным прибором, который носил на связке ключей в виде брелока.

Толчок сзади вывел Марка из ступора. Он увидел перед собой лестницу и, взявшись за холодные железные покрытые грязью и слизью поручни, начал свое восхождение. Вдруг над головой раздался крик. Марк понял, что это очередной «летяга» и, прижавшись к лестнице, стал ждать. Сорвавшийся приближался. Он махал руками и пытался за что-нибудь зацепиться. Несчастный умудрился схватить землянина за рукав и оторвал его. Марк чудом удержался и, посмотрев вниз на распластанное тело, полез дальше. Он забрался на свои нары и отключился. Мысль, которая последней испарилась из головы, была: «Я живой».

Думы о побеге не покидали кранолетчика с первого дня пребывания на перевалке. Эти мысли давали какой-то стимул, наполняли его существование, пусть утопическим, но смыслом. На вопросах «Куда бежать?» и «Как это сделать?» Марк прекращал размышления. Это был тупик. Он не знал, где находится, что это за местность, каким образом осуществить задуманное.

В ту ночь, лежа на своей полке, Марк в робе без рукава снова подумал о побеге. Но когда мысли уперлись в наболевший вопрос, он размяк и, не найдя ответа, крепко уснул.

Отметчик Марк не заметил, как наступил желтый час, и его рубка окрасилась в лимонный цвет. По факсу пришла распечатка дневных рейсов. Марк взял листок и углубился в чтение. Он быстро опустил глаза в конец списка. Ему хотелось скорее отыскать «Колымагу» – это пассажирское корыто, звездолет с решетками на иллюминаторах, старую космическую полуторку с пленными на борту. Так и есть: звездолет оказался в конце списка, в начале фиолетового часа. Почему-то интуиция подсказывала, что на нем привезут новую разносчицу, замену старушке Су.

Всё остальное время он непрерывно работал. Когда наступил зеленый час обеда, Марк машинально перевернул песочные часы и громко крикнул в микрофон:

– Звездолет «139» с мороженой скунсиной последний в очереди! И ворота закрываются! У меня обед! Через час продолжим! – Марк выключил видео связь и закурил.

Разносчица пришла по расписанию. Отметчик впустил старушку и стал ждать, когда она стянет противогаз:

– И зачем ты его надеваешь, когда вечером сдохнешь?

– Привычка, – старуха с крошечным носом стала открывать термос.

– Ну как ты? – поинтересовался Марк.

– Худо мне. На, вот, – она вывернула карманы и высыпала из них содержимое. – Пусть это хранится у тебя, авось пригодится. Мне это уже ни к чему.

Марк окинул взглядом безделушки, лежащие грудой на столе. Он разглядел бельевую прищепку, разнокалиберные пуговицы, булавку, фантики от конфет, сложенные в геометрические фигуры, бензиновую зажигалку, гитарную струну, скрученную колесиком, и бог знает, что ещё:

– Где ты это набрала? И не лень же было носить всю эту дребедень в карманах?!

– Не лень, Марк. Эти безделушки мне все по-своему дороги. На этой бельевой прищепке я сушила трусы своего первого мужа. Этой булавкой я спасла жизнь второму, уберегла от импотенции, проколола фурункул на детородном органе. Эта пуговица с кальсон третьего мужа, а эта резинка от трусов четвертого. Этой зажигалкой я всегда опаливала волосы в ушах и в ноздрях пятому мужу. Ему очень нравилось. Этой струной мой шестой муж, герой-подпольщик, чистил зубы, когда мы прятались в катакомбах. Этой сплющенной гильзой с сушеными козявками внутри любил играть мой первенец. В эти фантики мы играли со вторым ребенком, а эту пуговицу я еле достала пинцетом из носа третьего. Это молочный зуб четвертого, это коренной пятого, это резец шестого. А этой персиковой косточкой подавился седьмой, – разоткровенничалась старуха. Она явно увлеклась воспоминаниями, и ее обесцвеченные временем глаза вспыхнули живительным огоньком.