Екатерина Спирина - Сжечь правду

– Хаха, – рассмеялась Кьяра. – Зачем в грозу звенеть?

– Не знаю. Может, думал, что мелодичный звон колокольчиков сделает раскаты грома менее зловещими и отпугнет грозу. Ты же знаешь, что раньше люди верили во многие интересные вещи, лишенные всякого разума. Между прочим, первый громоотвод был создан именно здесь неслучайно. Комо – самый дождливый город Италии, здесь даже бывает высокая вода, как в Венеции.

– Вот это да! Невероятно! – воскликнула Кьяра.

Мы еще некоторое время обсуждали неоклассический Храм Вольта и самого физика, после чего направили свои стопы в сторону исторического центра, перекусив кусочком свежей пиццы. Кьяра с любопытством крутила во все стороны головой, рассматривая невысокие аккуратные дома на узких мощеных улочках, а я периодически фотографировал ее. Я в тот момент несерьезно отнесся к этому, совсем не приняв во внимание, что потом мне надо будет разбирать эти снимки, вспоминать эту волшебную неделю вместо того, чтобы навсегда вычеркнуть ее из своей жизни. Но я с увлечением человека, для которого фотография является страстью, продолжал фотографировать Комо и Кьяру на его фоне.

Комо и Кьяра. Кьяра и Комо… Она так гармонично вписывалась в этот город, что временами казалась мне его жительницей. Это ощущение перечеркивалось лишь тем фактом, что я рассказывал ей о Комо, а не наоборот.

Совсем неожиданно мы вышли на его центральную площадь. Она была маленькая и уютная, окруженная невысокими домами с красными крышами (это, правда, видно только с горы, на которую мы забрались позже) и с портиками, где прячутся различные магазинчики и ресторанчики, а в самом центре стоит Дуомо. Я не знал, интересуют ли Кьяру шедевры искусства. Я очень редко встречал молодых людей, которые бы по-настоящему увлекались памятниками истории, но Кьяра, ясное дело, не имела к ним никакого отношения.

– Ух ты, какой собор! Это Дуомо? – Я кивнул, а она продолжила: – Я так понимаю, этот собор тоже представляет собой смешение стилей, как Дуомо в Милане? По крайней мере, я вижу здесь элементы готики, Возрождения и барокко.

Я не мог поверить своим ушам. Современная девушка, едва взглянув на архитектурную постройку, определяет стили, ей характерные. Почему-то мне ее ровесницы попадались обычно с гораздо более приземленными увлечениями.

– В прошлой жизни ты была еще и искусствоведом? – спросил я, сбитый с толку.

– Нет, – рассмеялась она. – Но я ведь работаю в редакции журнала, связанного с путешествиями, а до этого я училась в университете, правда, заочно, на факультете истории искусств. Я много изучала искусство Италии.

– Хорошо, тогда я послушаю Вас, уважаемый гид.

– Нет-нет, – мотнула она головой. – Про Комо я мало, что знаю, а про этот собор – и вовсе ничего.

– Этот собор – третий по величине в Ломбардии. Первый – это…

– Дуомо в Милане, – перебила меня Кьяра. – А второй – не знаю, – рассмеялась она, глядя на выражение моего лица.

– Второй – Чертоза в Павии. Таким образом, поскольку собор строился четыре столетия, невозможно назвать архитектора. И даже скульптуры, которые украшают фасад, тоже являются работами различных мастеров. В фигурках исторических персонажей и жителей города представлена история человечества. С левой стороны находится известная « porta della rana » 9 9 Porta della rana (it.) – дверь лягушки. …

– Снова лягушка, – рассмеялась Кьяра.

– Эта несъедобная.

– Но что она делает на двери?

– Согласно одной из легенд, лягушка находится на уровне самого высокого наводнения, которое здесь было.

– То есть во время того наводнения она осталась сидеть на стене и закаменела? – лукаво улыбнулась Кьяра.

– Возможно, – кивнул я. – Ты можешь подойти и погладить ее. Говорят, это приносит удачу.

После того, как она приласкала древнюю лягушку, мы вошли внутрь собора. Кьяра широко и удивленно раскрыла глаза. Но что другое она ожидала от итальянской церкви? Каждая из них заставляет на несколько мгновений открыть рот от восхищения ее размерами и внутренним убранством, которое нередко даже весьма скромное, но почему-то все равно поражает. Взгляд ее был прикован к главному алтарю.

– Этот беломраморный алтарь в готическом стиле создан еще 1317 году…

– Мамма мия, какая древность… – прошептала Кьяра.

– На самом деле, его создавали на протяжении двух веков мастера из Кампьоне. В XVIII веке он приобрел элементы барокко за счет скульптур библейских персонажей.

Мы обошли все алтари, а их там целых шесть, три из которых – работы Томмазо Родари. Я постарался вспомнить все, что знал об этих алтарях из двух моих посещений этого собора в предыдущие периоды. Потом мы долго рассматривали лепнины на куполе – произведения Франческо и Агостино Сильва, а также неоклассические скульптуры, выполненные Помпео Маркези. Ну и, разумеется, гобелены XVI и XVII веков мастеров из Феррары, Флоренции и даже Антверпена, а также картины Бернардино Луини и Гауденцио Феррари.

Мы бродили по собору достаточно долго, хотя в обществе Кьяры у меня совершенно пропало ощущение времени. Мне казалось, что прошло всего минут пять, и в то же время, что прошло несколько часов. Лишь чувство голода заставило меня вспомнить о приземленных потребностях и предложить ей, наконец, покинуть собор и где-нибудь пообедать.

Когда мы вышли на улицу, я понял, что день уже превращается в вечер, и нам надо поспешить, если мы хотим забраться на маяк и в приличное время вернуться в Фопполо. Разумеется, Кьяра сразу сказала, что хочет попробовать что-нибудь типичное для этих мест. Потому я решил предложить ей missoltini – это озерная итальянская финта, которую ловят в мае, потом сушат на солнце и консервируют, выдерживая рыбки слоями с лавровыми листьями в деревянном сосуде под прессом в течении нескольких месяцев. Потом эти рыбки немного поджаривают в гриле с маслом и уксусом и подают с полентой и красным вином.

Выйдя из ресторана, мы направились к фуникулеру и сели в кабинку вагончика, который начал поднимать нас на гору Брунате. Город с красными крышами неспешно удалялся, становясь игрушечным и словно прячась в объятиях холмов.

Потом мы еще долго, почти час, карабкались вверх к маяку. Естественно, что когда мы туда добрались, маяк был уже закрыт, потому что зимний вечер уже начал набрасывать на холмы свое тонкое сиреневое покрывало ранних сумерек. Мы стояли там совсем одни, а перед нами лежала головокружительная панорама, тянущаяся до самого горизонта, который неровной линией рисовал границу между небом и землей. Казалось, что мы парим над окрестностями, словно свободные чайки, и от этой мысли меня переполнило ощущение легкости и мечтательности. Я даже забыл, что хотел сделать парочку красивейших фотографий местности с высоты полета чайки.