Оксана Юрьева - Райские кущи. Шпионский роман

Осторожный стук в дверь вырвал Лизу из грустных воспоминаний, возвращая в день нынешний. Странно. В такое время ее обычно никто не тревожил. Вот раньше папа… Лиза быстро вытерла слезы, схватила лежащий на столе журнал и плюхнулась на широкий диван за свой рабочий стол- боб, «бобик», как ласково называла его няня, в очередной раз собирая в аккуратную стопку журналы и смахивая с него пыль. Стол так назывался из-за своей формы, напоминающей настоящий боб, и был таким модным и совершенно необходимым аксессуаром в интерьере будуара, ну, в ее случае, кабинета, поправила себя Лиза, образованной девушки.

– Войдите, – крикнула Лиза, наверное, Ян Карлыч что-то захотел узнать.

– Извините, я нарушу ваше одиночество, – на пороге появился опекун. Меньше всего Лиза сейчас хотела видеть именно его.

– Чем обязана, сударь? – не отвлекаясь от изучения журнала, сухо произнесла Лиза.

– Елизавета Дмитриевна, я, в общем-то, с серьезным разговором, – опекун стоял у двери, спокойно глядя на Лизу, словно ожидая разрешения на продолжение аудиенции. Лиза подняла глаза, откровенно рассматривая атлетическую фигуру, застывшую в дверях.

– Хорошо, я выслушаю вас, – и снисходительным тоном, и всем своим надменным видом выказывая – она явно делает одолжение, при этом, откровенно нехотя, откладывая журнал в сторону. Впрочем, графа это не впечатлило, похоже, даже не тронуло, он просто незамедлительно прошел к столику.

– О, «Русский инвалид»! Похвально, весьма похвально для молодой девушки интересоваться такими патриотическими темами. Уверен, кроме подписки вы жертвуете и в Комитет, высочайше учрежденный в 18-й день августа 1814 года, чем помогаете выдаче вспомоществования нуждающимся, особо инвалидам. —

Лиза скривилась, словно оскомина тронула зубы. Это ж надо быть таким умником, чтобы произнести без малейшей запинки такую мудреную фразу, словно он зачитывал произносимое из того же «Русского Инвалида», да еще вполне серьезно глядя на Лизу. Она, так и поджав губу, стоически молчала, подчеркнуто не желая, завязывать беседу.

Ее упорное молчание не смутило графа, он просто продолжил осмотр того, чем был заполнен стол-«боб».

– Атлас Пирогова «Топографическая анатомия», – не удержался и вслух прочитал он, – «Модный вестник», «Вестник Императорского российского общества садоводства», «Коневодство» и даже «Оружейник», – опекун, со всё более проявляющимся интересом, перебрал лежащие на столе издания, – странные пристрастия, однако, у вас сударыня, – ничуть не скрываясь, откровенно удивился он. Лиза опять не издала ни звука, лишь внимательно, наблюдая за его действиями. Опекун, наконец, оставил в покое журналы на столе и с не меньшим интересом шагнул вглубь кабинета.

– Фортепиано фабрики Плейеля в Париже, – поднимая крышку инструмента, оценил он увиденное. Его пальцы уверенно коснулись клавиш. Полонез Огинского узнаваемо прозвучал первыми аккордами, – почему фортепиано? – крышка инструмента бесшумно легла на свое место, – в танцевальном зале прекрасный клавесин и не менее мастерской работы. Французский клавесин с корпусом из орехового дерева, очень старый, думаю, династия Бланше, я ведь не ошибаюсь? —

Дальше молчать не имело смысла, и был бы просто глупо.

– Не ошибаетесь, сударь всезнайка, – все-таки не стерпела, поддела опекуна Лиза, – просто клавесин такой же седой век, как и взгляды некоторых, современных или считающих себя таковыми, мужчин на место женщин в нынешнем мире, – это был не намек, это было откровение, наконец-то давшей волю своим чувствам Лизе. Опекуна и это не задело. Он остановился напротив книжных шкафов и, скрестив пальцы за спиной, с пристальным вниманием принялся рассматривать их содержимое за поблескивающими витражами стекол.

– Прошлый век, – чуть приподняв голову, оглядывал он верхние полки, – нежный звук и милая простота уже, к сожалению, история, – протянул он, не отвлекаясь от своего занятия, – и все-таки, почему фортепиано? – обернувшись после изучения нижних полок и глянув в упор на Лизу, повторил он свой вопрос.

Лиза почему-то смешалась. В его глазах не было вызова, искреннее любопытство, может ей тоже попытаться просто ответить?

– Это всего лишь мое желание играть выразительно. Активные пальцы, постоянная смена ритмов, звучания, длительности, музыка движется, переливается, forte и piano, crescendo и diminuendo, и всё это – сила и виртуозность пальцев. А сама клавиатура? Вы ведь владеете игрой, она требует силы, а не ласки, как на старинных инструментах и еще… наверное… —

Лиза замешкалась, она думала и никак не могла подобрать правильное слово, чтобы определить точнее то, что она пыталась передать, играя на фортепиано.

Что-то новое промелькнуло в глазах, скользнувшего по ней взглядом, опекуна.

– Вы хотите сказать – страсти, – произнес он, снова перенося свое внимание на содержимое шкафов.

– Наверное, да, – с вызовом произнесла Лиза, – страсти и чувственности.-

– Любопытно, – склонился опекун почти к самому стеклу двери шкафа, видимо разглядев за ним что-то его заинтересовавшее, – Вольтер, Дидро, Гомер, Жуковский, Пушкин, Баратынский, Шиллер, Байрон, полное собрание «История государства российского» Карамзина, Загоскин, такое разнообразие научной литературы, откуда уж тут страсти-то взяться, – невнятно пробормотал он, снова оборачиваясь к ней и, не отвечая на вскинувшиеся глаза Лизы, явно расслышавшей его бормотание, уверенно произнес, – у вас широкий диапазон интересов, Елизавета Дмитриевна.-

– Что я должна на это ответить? – надменно бросила Лиза, по выработавшемуся за столь короткий промежуток знакомства, устойчивому убеждению, что все его высказывания и начинания направлены исключительно против нее.

– Ничего. Считайте это комплиментом, – опекун был само спокойствие.

«Господин вселенское спокойствие», – тут же добавила про себя Лиза еще одно прозвище опекуну, как будто обилие прозвищ несло ей моральное удовлетворение и успокаивало возмущенные нервы. Ну, хотя бы так.

– Андрей Николаевич, я вся внимание, в, общем-то, уже поздно, – нет, все-таки погода поменяется, новое прозвище не помогло, раздражение опять вернулось к Лизе.

– Да, да, Елизавета Дмитриевна, я обрисую ситуацию вкратце, – поторопился отметить граф.

Лиза так и не пригласила опекуна присесть всем своим видом небрежного слушателя, подчеркивая неприязнь к появившемуся так внезапно в ее жизни новому человеку, да Андрей Николаевич и не нуждался в ее приглашении. Лиза не отягощала свой кабинет обилием функциональной мебели. Уютный диван, стол-боб и в углу, и прямо напротив уже оцененного графом фортепиано фабрики Плейеля в Париже, компактный, изящный, работы французских мастеров прошлого века, давенпорт – письменный стол с уравновешенной поднимающейся крышкой для канцелярских принадлежностей и доской для письма, которая так удобно выдвигалась в сторону. Обилием свободного пространства незамедлительно и воспользовался опекун. Он ходил по кабинету вызывающе свободно, периодически оглядывая по ходу обстановку кабинета, видимо что-то отмечая в своей голове и совершенно не заботясь об отношении Лизы к своей персоне, чем еще больше выводил ее из состояния душевного равновесия.