Полина Чех - Сломанная корона. Паганини

Алена протягивает свою зажигалку. Идеально наманикюренные пальчики держат металлический коробок с гравировкой. Он загорается с первым же нажатием. Не то, что пластмаска за двадцать рублей.

Арина подносит косяк к губам и вдыхает.

– Тебя ведь могут запалить, – говорит Алена.

– Плевать, – Арина снова затягивается.

Пришедшая садится на ступень выше. Дуги темных бровей Ариши съезжают вместе: даже тут эта женщина не оставила ее наедине с ним. Пытается забрать ментальное прощание. Да пошла она! Это Аринин момент. И она не позволит какой-то Алене его отнять.

Еще два белых облачка от марихуаны взлетают вверх.

– Знаешь, а чувства все не угасают, – прерывает молчание Алена. – Я думала, что пройдут… Но… нет. И хотя я невыносимо уставала, когда он был рядом в последние дни, даже иногда думала уйти, я не могла отпустить. И теперь такое чувство, будто никогда не смогу. Ты посильнее меня будешь.

Арина все еще молчит, демонстративно игнорируя ее и вдыхает еще пару слов. Полоса огонька двигается чуть ближе к бледным губам. Ей не дает покоя последняя его фраза, сказанная в вагоне метро. «Увидимся».

– А ведь скоро гроза, – Алена кивает на собирающиеся тучи.

– Это Питер. Здесь по определению грозы.

Художница вздыхает, осознавая, что все-таки нормально посидеть его жена не даст. Глаза безвольно поднимаются наверх – действительно, заметно потемнело с тех пор, как она сюда пришла. Вот-вот стеной обрушится. Низкое петербуржское небо словно опускается еще на несколько метров, едва касаясь шапкой зданий на Васильевском острове.

– Почему ты не сделала то, о чем я тебя просила? – тишину второй раз прорезает тихий, с придыханием и хрипотцой голос Арины. Когда-то он был звонче. – Почему поступила по-своему? Почему не кремировала его?!

– Не знаю, – спустя паузу отвечает Алена. – Решила, что так будет лучше.

– Лучше для кого? Уж точно не для него.

– И для него тоже, – словно споря с ее мыслями, отвечает вдова.

Арина фыркает.

– Ты и правда его совсем не знаешь. Он сказал мне об этом желании еще в день нашей первой встречи.

– Ну уж извините, мне он такого не говорил, – саркастично оправдывается неожиданная собеседница.

– Дело даже не в том, говорил он или нет. Он хотел сгореть , – Ариша подчеркнула последнее слово. – Он хотел полыхать ярко, так, чтобы весь мир увидел.

Они вновь замолкают, погруженные каждая в свои мысли, глядя как две чайки извиваются рядом с мостом.

– Он посвятил тебе песню, – сообщает Алена. – Ходил по квартире и напевал какой-то мотив, а когда я спрашивала, что это, отвечал, что новая песня.

Спасибо за очередной удар в спину. Слова молодой женщины словно перекрыли Арине легкие.

– С чего ты взяла, что она была мне, а не тебе? – едва снова научившись дышать, спрашивает художница. – Он сказал?..

– Нет. Просто Леша не давал мне ее услышать. Если бы она была моя, он бы не скрывал ее.

– Он записал ее?.. – тихий голос срывается.

– Нет. Я перерыла всю квартиру, но ни стихов, ни аккордов или нот я не нашла. Может, он оставил их где-нибудь в Москве, но что-то мне подсказывает об обратном… Мне очень жаль. Я хотела бы, чтобы ты ее услышала, – говорит Алена и неожиданно для них обеих берет свою бывшую соперницу за руку.

Это совсем обезоруживает Аришу, которая в серых глазах находит подтверждение искренности. Ведь кто как не они могут друг друга понять.

– Ты не представляешь, как я ревновала к тебе, – горько усмехается Алена. – Кричала, что лучше бы он умер, чем вот так предавал меня. Сейчас я начинаю думать, что если бы я тогда не выгнала, он бы не уехал…

Она замолкает, пытаясь сглотнуть ком в горле.

– Ты не виновата.

Арина разглядывает костлявую руку пришедшей, вернее, ее безымянный палец:

– Красивое кольцо.

Алена тоже переводит на него взгляд, и вид у нее такой, будто замечает его в первый раз. Сверкающий сапфир напомнил художнице о черном обсидиане на перстне Леши. Помнится, однажды он сказал, что по поверьям этот камень приносит незаживающие раны. А еще что он переводится как «ноготь Сатаны». Девушка тогда еще пошутила, что это его печать в контракте с дьяволом, которому он продал душу за такой голос.

– Если захочешь сказать ему что-нибудь… – Алена начинает хрипеть.

Она вытаскивает бумажку из своей сумки и что-то чиркает на ней, передавая девушке в фиолетовой шапке. Адрес могилы.

– Нет, – отрезала Арина, даже не взглянув на листок. – Не нужно. Я уже попрощалась.

– Прости, что охранники не пропустили тебя. Не хотела, чтобы был кто-то… из посторонних.

Рыжая девушка позволяет себе даже немного улыбнуться. Эти мелкие ссоры, ревность и препятствия кажутся такими ничтожными по сравнению с главным.

– Да ладно. Я бы тоже, наверное, не стала пускать любовницу своего мужа, – на слове «любовница» Алена вздрогнула. – Хотя что толку делить мертвеца…

– Ужасное слово, – вдова вновь поежилась. – «Мертвец».

– Какая разница. Это всего лишь слово. Набор звуков.

– Думаю, мы обе достаточно прожили в мире музыки, чтобы относиться к звукам как к чему-то несущественному, – снисходительно улыбается блондинка.

– Этот мир от меня далек. Я не музыкант.

– Мир музыки не может быть далек ни для кого. Она повсюду!

– Ты говоришь, прямо как он, – Арине было нелегко это признать.

– Знаешь, а ты мне даже нравишься, – говорит Алена. – Где-нибудь в параллельной вселенной мы могли бы быть хорошими подругами.

– У меня тоже мелькнула такая мысль. И смешно, и грустно, на самом деле.

– Увы, я разучилась смеяться.

– Я тоже.

Чайки перестают отнимать друг у друга крошечную рыбку, которая, не доставшись никому, падает в реку.

– Если что-то понадобится, ты обращайся, – вдова поднимается со ступеней, – Принцесса.

Несмотря на то, что она произносит это фанатское прозвище без злобы, даже с некоторой теплотой, у Арины все равно такое чувство, будто Алена залепила ей пощечину. Лучше бы эту кличку забыли навсегда.

Бледное лицо девушки каменеет, и она снова на грани, чтобы начать плакать. Вдруг Алена обнимает ее. Два тела трясутся от физической боли одного. Вдова гладит ее по спине и приговаривает пустое «Все будет хорошо, время лечит». Похоже, в этот момент она убеждала и саму себя.

– Знаешь, когда раздался звонок… – голос Арины все еще дрожит, но озвученные слова по обыкновению его успокаивают. – Я почему-то вспомнила один экспонат в Пушкинском музее… «Сожженная скрипка» Фернана Армана. Он собирал совершенно разные предметы, от пробок до автомобилей, и клал их в прозрачные ящики, либо заливал бетоном. Дело не в увековечивании, просто в те времена художники желали по-новому взглянуть на уже привычные, приевшиеся взгляду вещи. И эта скрипка уже не похожа на скрипку – скорее на насекомое, застывшее в янтаре. Это больше не мертвая музыка – это хрустальное изваяние чистого вдохновения. Понимаешь, к чему я?