Ирина Коростышевская - Письма читателям

Короче, сама придумала – сама обиделась. Теперь буду всегда переспрашивать. Думаю, что за год-другой научусь слышать правильно. Как говорит другой мой умный друг, намерение – уже половина результата. Если, конечно, я его правильно понимаю. 4 4 №84: Май 2011

Каждый раз, перечитывая «Анну Каренину», я нахожу в этом гениальном романе совершенно новые для себя вещи. Кем только из героев я ни была за эти годы и с кем только себя ни отождествляла, но так получилось, что ни разу, трудно поверить, но ни разу до вчерашнего дня не обратила внимания на одну замечательную фразу, оброненную Анной в самом начале бала: я не танцую, когда можно не танцевать.

Один мой друг, который необыкновенно красиво играет в покер, всегда говорит, что если игрок затих, значит, у него хорошая карта. И еще он говорит, что никогда не судит людей и не выставляет им оценки. Этот мой друг – гений. Он не был в детстве вундеркиндом, он не учился лучше всех, у него бывает грустное настроение, ему часто кажется, что все не так, но он умеет разговаривать с луной, и каждый раз, когда я говорю ему, что он гений, он смущается и бледнеет.

Из всех анекдотов про жизнь в последнее время мне почему-то вспоминается один. Ладненький такой, правдивый и пронзительно грустный. Про то, как молодые ученые решили выяснить, что же все-таки у человека развито сильнее: чувство голода или половое влечение. Для этого двух собачек на неделю закрыли в комнате и положили им кусок колбасы. Все семь дней песик ел колбасу и даже не взглянул в сторону своей соседки. Когда эксперимент закончился, молодые ученые сделали вывод, что чувство голода у всех млекопитающих намного сильнее влечения к противоположному полу. И тогда сидевший в зале старенький профессор, руководитель этого эксперимента, заслуженный и уважаемый человек, помолчав несколько минут, задал один-единственный вопрос: а вы сучку поменять не пробовали?

Все смешалось в доме Облонских. В этом Толстой прав. 5 5 №93: Март 2012

…Эта девочка из юности, как её звали? Он ведь любил её тогда. Интеллигентно попрощавшись, она ушла. Замуж. За другого. Это очень хорошо, что сказала сама. Это честно. Это правильно. Но это больно.

…Эта женщина из середины жизни. Он отдал ей больше, чем хотел. Наверно, любил её. И с женой бы расстался, и пришел к ней, с ней бы жил. Зачем она обманула? Почему? За что? За его любовь заплатила ложью? Или он расплатился своей болью?

…Этот дом, где родной только – сын. Кровиночка. Счастье. Гордость. Неосуществленные его мечты – сын воплотит. Неприкрытая его спина – сына тыл. Недолюбившее сердце – в нем сын.

…Эта чужая женщина, его жена. Что она говорит? О чем? Кто она? Почему рядом? Одиночество сковало душу, зажало в тиски. Шепот, страшный шепот в тишине: Ты один. Один. Ты в темноте ночи, на кухне, с сигаретой, как молитву: мама, мамочка, спасибо, что ты живая.

…Это вторая кожа. Панцирь. Сорвать его он уже не может. Теперь он знает, что за любовью идет боль. Боли он не боится. Он её не хочет. Знает, что за открытой душой идет предательство. И его не боится – его избегает. Как обходят стороной грязь, чтобы не испачкать ботинки.

…Это сердце. И оно так сжимается, так болит порой. Сердце, глупое, смешное, ему ведь не объяснишь, что есть ум. Мудрость. Опыт. Сердцу, чтобы жить, нужна любовь. Надежда. Вера.

…Этот старый мужчина. Где он видел его раньше? Глаза, руки, голос. Боже мой, неужели это я? Что – уже старость? И больше нет рядом мамы? А в руке – сына рука – как в детстве. И сын, седой и взрослый: «папа, родной мой, я сила твоя. Защита твоя. Самая главная твоя правда».

…Это счастье, – подумал он. И не ошибся. Счастье всегда было рядом. Он просто не умел встретиться с ним глазами. Счастье стояло за спиной – он смотрел вперед. Он возвращался назад – счастье было с другой стороны.

…Это просто. Очень просто. То, к чему он стремился всю жизнь. Как человек, ложками поедающий черную икру, мечтает о черном хлебе. И надо было всего-то поставить ногу на пяточку и повернуться в пространстве.

…Это легко. Господи, до чего же легко! Повернулся чуть-чуть. Девочка из юности, прости меня. Еще чуть-чуть. Женщина из середины жизни, прости меня. Собрав смелость, повернулся резко…

…Эта чужая женщина, его жена. Она стояла рядом, и слезы капали ей на платье. Она не стеснялась их. Не вытирала. Она улыбалась. Открыто. По-доброму. По-детски. Она одна знала, что всю жизнь любила его. И не вина её, а беда – в том, что любила неумело. Общая их беда…

…Это мама. Молодая. Красивая. «Мама, я видел счастье», – руки потянулись обнять. «Маленький ты мой, какой ты все-таки глупенький», – мама ласково прижала его к себе… 6 6 №7: Сентябрь 2003

Конец июня, долгие-долгие дни, фонари зажигаются очень поздно, запах травы после дождя, ощущение свободы от последнего сданного экзамена в школе, ожидание праздника от предстоящего выпускного. Мы готовимся всерьёз. И красивые платья, которые наденем на праздник, – свидетельство и обещание будущей взрослой жизни.

Это потом захочется вернуть последний школьный звонок, и сливочное мороженое за пятнадцать копеек, и разноцветную карусель во дворе, и грустные глаза любимой учительницы. А пока я поторапливаю маму, которая готовит мне выпускной наряд, – так хочется одеться во что-то, не напоминающее школьную форму.

И мама ночью шьёт, но получается у неё совсем не то, что бы я хотела. У подружек совсем другие платья. Белые, пышные, с рюшечками и кружевными воротничками. А мама купила странный материал – чёрный, в крупный белый горох, и ворожит над ним. Мама, это платье не похоже на другие. Я не знаю, хочу ли я его надевать.

Конец июня, сладкий запах зацветающих лип, вечерний троллейбус за окном, Алла Пугачева с трогательной песней «Ты на свете есть», ощущение щекочущего счастья в горле. Тебе пойдёт это платье, говорит папа. Ты не такая, как все. Не бойся быть неповторимой. Это твоя жизнь.

Быстро надеваю платье, мама осторожно поправляет воротник. Смотрю в зеркало. Я совсем другая. Я взрослая. Мне шестнадцать. Я еще не знаю, что в этом платье, по дороге в университет, через месяц я встречу твоего папу.

…Конец июня, наши дни, плёнка становится ярко-цветной. И я в маленьком уютном магазинчике присматриваю костюм, который ты оденешь на выпускной, мой мальчик, мой взрослый сын. Случайно взгляд мой цепляется за свёрнутый аккуратно материал, лежащий в витрине, – и прожитые годы смывает летним ливнем.

Чёрный, в белый горошек. Это моё тогдашнее платье, точно такой же рисунок. Я не встречала его с той поры. За стеклом лежит моё чёрно-белое прошлое, и папины слова вырастают в памяти: «Не бойся быть неповторимой. Это твоя жизнь».