Ирина Калитина - Письмо священнику

Многоуважаемый отец Иоанн, несколько слов о том, почему отправляю Вам это письмо.

Напоминаю: последняя суббота прошлого месяца, шикарная гостиная с французскими окнами за изящными шторами, персидский ковёр, камин облицованный изразцами ручной работы, испанские диваны и кресла. Погрузившись в них, компания немолодых людей слушает Вас, нашего Пастыря.

Я сидела справа от хозяина дома, рядом с Матушкой, лёгкой и светящейся изнутри, шёпотом, успокаивающей замечательно здоровеньких и жизнерадостных детишек.

Смиренная Ваша доброжелательность, «бархатный» голос, искреннее желание прийти на помощь тронули собравшихся.

– Каждый смертный, рано или поздно, оказывается перед потребностью очиститься от грехов, – всё ещё стучало у меня в висках, когда вернулась домой, – в Новом Завете сказано: «Грех есть беззаконие» …

На седьмом десятке лет не пора ли подумать о покаянии?

Перед экраном ноутбука удостоверилась, что ни одной из десяти заповедей не забыла, принялась вспоминать, которую из них нарушала особенно часто.

Получилось, что восьмую: «не укради».

Не странно ли для дамы с высшим образованием, имеющей большой стаж работы, хорошую семью, порядочных друзей?

День за днём пришлось восстанавливать в памяти и переносить в компьютер события лет, о которых, не знаю точно, хотела бы забыть, или, наоборот, отчётливо помнить.

Написанное разделила на эпизоды, первый относится к раннему детству.

Если у Вас достаточно будет терпения дочитать письмо, в конце найдёте вопросы, на который прошу дать ответ.

Адрес электронной почты взяла с сайта храма, настоятелем которого Вы являетесь.

С восьмой заповедью внутри, батюшка, мне не суждено было родиться. В далёкие времена, когда я была маленькой, истину «не укради» вводили детям не через голову, а с противоположной стороны.

Вот, как это случилось со мной.

Отмечали какой-то праздник у маминого брата. Шумные тосты, звон рюмок. Взрослые усадили меня в кабинете за письменный стол, покрытой зелёным сукном, велели рисовать портрет упитанного пожилого кота Василия, моего любимца. Увы, он не отвечал мне взаимностью и предпочитал отсиживаться на высоком книжном шкафу, как только я переступала порог этой квартиры.

С венского стула на столешницу я переместила толстоватую, в те времена, попу, чтобы не только глазами, но и руками исследовать все предметы: чернильницу, в виде фарфорового, полусидящего на маленьком диванчике, Пушкина, старинную настольную лампу с треснувшим стеклянным абажуром, стопку атласов города, страны и мира, керамический стакан с карандашами.

Потрогала всё, полистала картинки загадочных стран, опробовала на чистых листах бумаги, как рисуют остро заточенные карандаши, убедилась на нескольких примерах, что, если сильно нажимать, грифель ломается. Тут-то и попался в руки незнакомый предмет, пришлось криком призвать взрослых. Меня сняли со стола и показали, как пользоваться «открытием».

Вещь, похожая на маленький брусок, потрясла начинающего художника. Оказалось, с помощью этой штуки отпадала надобность рисовать новое изображения Василия, после того, как испортила предыдущее. Теперь его можно было исправлять! Это была, всего на всего, стирательная резинка, ластик, до той поры мне неизвестная.

Жёлтые глаза кота, не отрываясь, наблюдали за источником беспокойства, будто бы он позировал. Качество портрета не предполагаю обсуждать, речь пойдёт о резинке, которую положила в карман платьица, когда мама велела собираться домой.

Не набравшись, ещё, опыта в «злодеяниях» различного рода, забыла о ней напрочь. Дома мама помогала раздеться перед сном, и «сокровище» выпало на пол. Подняв резинку, вспомнив эмоции по её поводу, мама всё поняла, и с помощью ремня объяснила, что чужое брать нельзя. Прибегала к этому способу воспитания она довольно редко, но получилось так доходчиво, что, клянусь, много лет о каком-то притязании на то, что мне не принадлежит, не помышляла. Заповедь эта крепко засела в голове, хотя, о религии в то время не думала.

Что же должно было произойти, батюшка, если после многих лет, почти, праведной жизни пришлось изменить своим принципам?

В квартире холодно, в холодильнике пусто, кадык мужа выпирает на удлинившейся шее.

Если сэкономить на лекарствах, умрут старушки: мама и её старшая сестра, если отправить дочерей-студенток работать, единственное достойно оплачиваемое место – «панель». Ни на пенсию, ни на стипендию прожить невозможно. Где взять деньги?

На столе чай, булка и варенье из морошки, собирали на болоте. Нужно заметить, мы не фанаты вегетарианских диет.

У меня на предприятии зарплату задерживают. Филиал фирмы, где трудился муж, принадлежал Эстонии и отпал вместе с ней.

С жителями страны приключилась метаморфоза: заповедей больше не соблюдают, нарушают не только «не укради», но, даже, «не убий».

Обстановка такая, что мы не обсуждаем, как взять банк, по единственной причине: считаем, что каждым делом должны заниматься профессионалы. Мою инициативу в этом направлении мама подавила в пятилетнем возрасте. Наши специальности из других областей и больше не востребованы.

Звонок телефона, снимаю трубку, незнакомый женский голос ссылается на имя человека, с которым сталкивалась по службе. Предлагает работу, зарплату. Трудно поверить.

– Куда приехать?

– На завод.

Сообщает адрес. Другой конец города, более часа езды. Впрочем, в данных условиях это значения не имеет.

Дребезжащий троллейбус, таких не встретишь в центре города, развозит пассажиров от метро по городским окраинам, где туристских маршрутов не проложено. За кованой оградой – поваленные кресты, разрушенные могилы, присыпанные снегом, последнее прибежище горожан. Миновали, подпрыгнув на сидениях, рельсы, то ли брошенные, то ли редко используемые, и выехали на улицы промышленной зоны.

Грязные бетонные заборы с неприличными надписями, погнутые ворота, фасады зданий с чёрными окнами. Территория кладбища производств – много больше, чем кладбище людей.

Выхожу на четвёртой остановке. Забор, ворота, беспородная собака ждёт подаяния, кончики ушей упали вперёд, окрасом напоминает овчарку, один бок измазан соляркой или мазутом. Обхожу нищего в собачей шкуре, попадаю в маленькую проходную.

Пожилой охранник в тулупе, распадающейся шапке-ушанке и перчатках, обрезанных на кончиках пальцев, похожий на только что встреченного пса, переносит данные из паспорта в журнал, звонит по телефону. Меня встретят. Ступаю на территорию.