Татьяна Чебатуркина - Год Водолея

– Злата, можно к тебе? – Валерка появился в калитке так неожиданно, что Злата ойкнула. – Что, напугал?

Он сел рядом, гладковыбритый, в синей бейсболке на лысой голове. От него слабо пахло водкой.

– Уже успел напиться? – нужно было уйти в дом, лечь спать, чтобы в памяти остался образ того утреннего Валерия, расстроившегося вместе с ней после чтения этого короткого и жестокого письма.

– Ты знаешь, я выпил всего одну рюмку. У меня мать – очень умная женщина. Поставила возле меня пустую литровую кружку, чтобы добро не пропадало: «Выливай, сынок, если не захочешь пить, в кружку, а сам изображай, как будто ты свою рюмку уже выпил и торопишься скорее закусить. Будешь завтра нормальным, а гости пусть угощаются».

Злата рассмеялась:

– И кто эти проводы придумал?

– Понимаешь, идея в принципе хорошая. Когда я уехал учиться в институт, то мог в любое время приехать, хоть на день, на два домой, если бы вдруг стало невмоготу. А завтра, нет, уже сегодня, через шесть часов я уеду из родных мест на целых полтора года. И когда вернусь, может быть, уже буду смотреть на все вокруг совсем другими глазами повзрослевшего в удалении от родного села человека. Хочу сейчас попрощаться с селом, с рекой, с нашим лесом. И луна светит, как прожектор. Пойдешь со мной на это прощальное свидание? И восход встретим, как после выпускного, когда нужно успеть загадать желание при первом луче проснувшегося солнца. Пойдем, Злата! Ты меня всегда так хорошо понимаешь!

В дневник об этой ночи она не записала ни строчки. Почему он выбрал из всех именно ее? Потому, что она не мешала ему своей болтовней, боясь даже глубоко вздохнуть в присутствии человека, образ которого мысленно придумывала вот уже столько лет, которому приписывала несуществующие добродетели? И ему перед ней не нужно было рисоваться, строить мужественного супергероя, чтобы произвести только парадное впечатление.

И, вообще, он эгоистично прихватил эту неглупую девочку просто за компанию, чтобы не быть в этом мире призрачного очарования лунным сиянием одному. Она была как товарищ, друг, с которым легко и свободно можно было молчать почти целый час, а можно было вдруг рассказать, как делали налеты на клубничные грядки в огородах у одиноких пенсионеров, как зимой не сумел в узкую лунку вытащить вдруг растопырившую свои жабры хитрую щуку.

Эта прощальная ночь была не похожа на рассветное утро после выпускного, потому что тогда они были как павлины, распустившие друг перед другом фантастические хвосты своего тщеславия, непомерного любования собой, надуманной гордости от своих будущих, но пока не свершенных побед.

С полчаса посидели на теплых, просыпавшихся бетонной крошкой стоптанных ступеньках парадного входа школы. Валерий подтянулся несколько раз на турнике школьного стадиона, и, не сговариваясь, они свернули к реке.

– Злата, ты будешь купаться? – получив отрицательный ответ, быстро разделся и нырнул, появившись на середине заволновавшейся блестящей воды реки.

Не спеша залез по наклонному дереву до привязанного каната тарзанки, раскачался и ушел солдатиком на самом глубоком месте.

А потом пришли на брод, и Валерий, не говоря ни слова, вдруг подхватил обомлевшую, растерявшуюся Злату, и, сбросив свои шлепки, перенес ее на другой берег. Они вскарабкались на крутой берег вовремя, потому что на побледневшем востоке вдруг выскользнул, опередив своих собратьев, самый нетерпеливый тонкий луч, а потом и все целиком торопящееся в путь уже горячее солнце.

– Тебя уже, наверное, ищут и беспокоятся, куда ты пропал! – его футболка на плечах и груди была мокрая, шея и руки Валерия были холодными, но Злата вся пылала, когда обхватила, вся дрожа, его за шею, в кольце сильных рук на обратной дорожке через брод, где воды было выше колен.

У калитки он взял ее за плечи, прижал к себе на секунды, поправил челку:

– Спасибо, Злата, что проводила меня в армию. Пиши мне письма обо всем, что будет интересного. Спокойной ночи!

Он аккуратно закрыл калитку, а она неожиданно сразу заснула, и не слышала, как горланили под баян за ее окнами сонные гости известную песню «Как родная меня мать провожала…»

Рано утром мать вместе с сонными Катериной и Машей привез на своем новеньком « Форде» дядя Саша. И когда выгрузили из объемного багажника и перетаскали в коридор все банки, коробки, бидончики, пакеты – Злата ахнула. Их маленький холодильник с трудом вместит половину привезенных гостинцев от тети Лиды, маминой самой близкой подруги. Придется лезть в погреб, холодный, влажный, с ожившими толстыми коричневыми жабами, невозможных размеров паутиной по углам и вечно шатающейся лестницей.

Письмо лежало в кухне на столе, и мать, возбужденная и веселая, не обратила на него внимания:

– Знаешь, Злата, у Лидии столько клубники уродилось в этом году – все грядки красные Полдня собирали, потом варенье варили, сок делали. Полночи проболтали. Ты здесь без нас с голоду не умерла?

«Если бы можно было не говорить про письмо? Пусть валялось бы себе на столе, а потом в шкафу, – бесполезный кусок бумаги», – последствий после его прочтения Злата даже не могла себе представить.

– Мама, а вчера у наших соседей, у тети Любы были проводы. Валерия забрали в армию.

Мать присела на стул возле стола:

– Господи! А я и не знала! Нужно было им помочь! Пусть у Валеры служба будет успешной. И чтобы войны не было!

И тут она увидела раскрытый конверт:

– Дочь, что же ты молчишь про письмо? Наконец-то, про нас папка вспомнил! Где там Маша? Зовите всех! Как он там?

И тут Злата не выдержала:

– Мама, письмо касается, прежде всего, тебя! Иди в спальную и прочитай сама. Главное, спокойствие!

Чего боялась Злата? Моря слез, возможно, не будет. Мама рыдала всю ночь, когда пришла телеграмма о смерти ее матери. А рано утром заняла деньги у тети Любы. В черном платке, бледная, осунувшаяся, оставила обеих сестер на Злату и уехала на похороны в далекую Иркутскую область. Был конец марта, и Злата побежала к открытию почтового отделения, чтобы дать срочную телеграмму дедушке: « Не хороните без меня мамочку. Приеду обязательно. Анна».

Мать прочитала письмо тут же, в кухне молча, глазами несколько раз подряд. И села опять на свой стул, с которого в радостном нетерпении только что вскочила. И тут сначала задрожали пальцы, в которых она держала листок из записной книжки. Потом эта неожиданная дрожь начала сотрясать все сильнее и сильнее все тело, руки, колени, ноги. Мать уронила листок на стол, сложила руки на груди, словно хотела запеленать себя от неудобства появившейся хвори.

Злата плеснула холодной воды из чайника в чашку, поднесла матери, но та на чашку даже не посмотрела.