Вадим Черновецкий - Формы и содержание. О любви, о времени, о творческих людях. Проза, эссе, афоризмы

а они не знают, что тебе говорить.

Слова кажутся тебе грубыми.

Ты хочешь, наверно, прямого обмена чувств —

и он тебе удается,

особенно если ты выпьешь.

Как же ты слаб,

слаб и чудаковат,

мой дорогой гений,

мой старейший и лучший друг!

Ты подробно рассказываешь мне о том, где, с кем и сколько раз. Потом говоришь об архитектуре, ты ведь образованная, а потом добавляешь, в какой позе. Потом возмущаешься:

– Ну почему у тебя в тексте встретилось слово «член»? Ведь это так пошло, так низменно!..

Ты милая.

Ты проводишь сравнительный анализ мужских органов по форме, длине, толщине и читаешь старомодные стихи, отвергая «бездуховность новой литературы».

Ты умеешь быть борзой с людьми, потому что панически боишься лошадей и собак.

В 15 лет ты была танцовщицей в ночном клубе, и теперь рассуждаешь об искусстве. В 10 лет тебя случайно заперли в классе – тебе пришлось помочиться в горшок с гортензией, и теперь у тебя два филологических образования. Тебя оприходовал в заводской малярке один доминирующий самец, и теперь ты член Союза писателей. Твоя жизнь идет тебе впрок, ничего не пропадает.

Ты из тех женщин, которые никогда не скажут о другой девушке: красивая. В лучшем случае – симпатичная. Конечно, ведь красивая – только ты. И ты удивляешься: «Почему меня не любят женщины?..» Я же говорю, что ты милая.

Ты веришь, что люди делятся на культурных и сексуальных. Дружишь с первыми, а спишь со вторыми. Первые тебя не возбуждают, со вторыми тебе не о чем говорить.

Пять лет ты прожила с занудой, потому что у него твердый характер: ты же любишь доминирующих самцов. Потом ты расхотела его, и прогнала, и он плакал, плакал каждый день, плакал впервые в жизни. Потом он пытался убить себя, но не смог: не было опыта.

Он курил по две пачки в день и в 30 лет умер от инсульта. А перед смертью он всё время повторял твоё имя. Твой любимый кот, проживший с вами много лет, белый, пушистый, кастрированный, трусливый и жирный, простудился на его похоронах.

С другим ты провстречалась три месяца, потом бросила и его: тоже расхотела. И тебе нравилось смотреть, как он корчится: ты черпала в его страданиях свою самочную силу.

Потом жизнь мстила тебе: ты влюбилась в алкоголика, который всё время сидел в Сети, строил глазки другим самкам. У него случались запои, он убегал из дома, возвращался без документов, в одном ботинке. Ты сошла с ума, ты лечилась у психиатра. Ты всё никак не могла его бросить. Он был единственным мужчиной, которого ты любила. Остальная любовь ушла на себя, мужчинам доставались желание, очарование, веселье. Но и его ты сумела бросить.

Ты слишком хвасталась, что всегда уходила первой, и вот тебя бросили сразу несколько раз подряд, резко – ты стала добрей, человечней. Ты из тех, кого страдание сделало лучше. Я не доверяю людям, которых никогда не бросали: они слишком самодовольны, они видят любовь только со стороны сильного, они не ведают сострадания. Но теперь ты другая.

Ты позволила себя любить немногословному малолетке, который долго тебя добивался.

– Расскажи мне что-нибудь интересное, – просишь иногда ты на втором году сожительства. – Вообще, давай поговорим…

– Зачем? – честно отвечает он. – Лучше сисю.

И он тянется к твоим формам.

Но он романтик, он славный парень, он дарит тебе цветы и признаётся в любви. Ты не прочь променять его на крутого самца на джипе, доминантного и с кучей бабла. Но они живут в другом мире. И ты с ласковым малолеткой, наконец-то счастлива в любви: другого выхода нет.

Несколько раз в год, чисто для разнообразия, ты мило потрахиваешь других мужчин.

– Зачем? – спрашиваю тебя я.

– Понимаешь, нормальные девушки живут с интеллектуалами средних лет, а налево идут к вкусненьким молоденьким жеребчикам. А я живу с молоденьким вкусненьким жеребчиком, а налево иду к интеллектуалам средних лет… Каждому своё.

– А если бы человек тебя полностью устраивал, ты бы всё равно иногда кого-нибудь потрахивала?

– Да. Я так устроена. И я счастлива.

…В 13 ты гуляла под ручку со скинхедами, а теперь переходишь в иудаизм. В 14 ты проснулась с подружкой после «Клюковки» под кусточком: на вас помочился интеллигентнейший сенбернар с благородным профилем декадента. Теперь ты гадаешь, что же было до Большого Взрыва, и, кажется, находишь ответ…

Ты кроешь по телефону знакомых и деловых партнёров. Останкинская башня не в силах тягаться этажностью с твоим матом. Ты искренне веришь в то, что тебе не везёт в личной жизни «из-за чрезмерной интеллигентности».

Ты презираешь тех, кто получает меньше 2000 долларов в месяц, и прилипаешь к моей спине, когда я прохожу через турникеты метро, чтобы не платить за себя.

Ты веришь в честность, справедливость, добро. Ты потребовала у мужчины 20 000 рублей еще до того, как дала ему. Он мягко, как бы извиняясь, отказал. Теперь ты считаешь его последней козлиной – и пытаешься взять меня в единомышленники.

Ты вообще пытаешься взять меня. Едва войдя ко мне в комнату для занятий английским, ты начинаешь заниматься мной. Темпераментно жалуясь на жизнь, ты хохочешь на весь корпус и дёргаешь меня за разные части тела. Я вижу, что ты хочешь меня. Но я не хочу, чтобы крыли матом потом меня и чтобы у меня вымогали 20 000.

Ты судилась с работодателем, а потом и с родителями. Ты считаешь, что тебя обижают, и дерешься с миром как тигр, с энергией взвода. Ты толпа из одного человека, ты – армия. Друзья называют тебя Каплан, поскольку ты тоже стреляешь в мозг. Но вне постели девушка должна быть плавной…

Когда ты уходишь, я проветриваю комнату от запаха твоих резких духов – и от мата.

Ты надеваешь для меня маечку с кроликом «Плэйбоя». Я весьма польщён, но что у тебя под маечкой? Где сердце твоё, Каин? Оно всё съедено борьбой, жёсткостью. У тебя уже предраковое состояние, потому что твоя война разрушает не только мир, но и тебя. Да, у тебя жуткие родственники, которые порушили твою психику, но ты давно уже взрослая, у тебя должна быть своя голова. Подумай, остановись. Брось свой меч, или он убьёт тебя саму.

Ты катаешься на BMW. Ты работаешь корпоративным юристом. Ты покупаешь квартиру в Москве. Ты побывала во всех раях этого мира, и теперь подробно объясняешь мне, почему Краби лучше Самуи. Ведь ты знаешь в Таиланде каждый уголок. Ты всегда расскажешь, почему один рай лучше другого и почему в тот, другой, ни в коем случае нельзя ехать.

Вчера ты раз 20 за 2 часа дёргала своего взрослого сына, чтобы он был рядом, когда я учу тебя английскому. Но он был хмур, потому что трезв. Он не выспался, и он прятался от тебя на кухне. Ты выходила покурить, твой дым разъедал воздух, твои слова – его мозг.