Николя Барро - Кафе маленьких чудес

Тем не менее его младшая дочка, несмотря на строгий отцовский надзор, умудрилась все же влюбиться в молодого человека, а тот в свой черед с первого взгляда отдал сердце прекрасной Клэр.

Максимилиан Делакур, только что закончивший курс обучения в высшей школе и получивший диплом инженера, был на восемь лет старше Клэр, и она повстречалась с ним в гостях у своей лучшей подружки Антуанетты. За чайным столом Максимилиан тотчас же завязал оживленный разговор с молодой и веселой соседкой – Клэр тогда как раз исполнился двадцать один год. Он не скупился на комплименты и восхищенные взгляды. И случилось то, что и должно было случиться. Их руки встретились под белой скатертью, которая накрывала длинный стол, уставленный изысканным фарфоровым сервизом. В потаенной беседке обширного сада влюбленные обменялись первыми поцелуями, а Антуанетта, которой все это представлялось в высшей степени романтичным, охотно согласилась сыграть для них роль Postillion d’amour [39] Любовный почтальон (фр.). , передавая письма, в которых очень скоро было назначено место и время тайного свидания.

Выбор пал на маленькую гостиницу в Плогоннеке, куда влюбленные собирались приехать в воскресенье в полдень, чтобы совершить за закрытыми шторами то, что во все времена совершали влюбленные, невзирая на то что об этом подумают окружающие.

В своем последнем письме Клэр крупными летящими буквами написала, что не может дождаться, когда Максимилиан встретит ее в одиннадцать десять на вокзале в Плогоннеке и они разделят с ним двуспальное ложе в потаенной гостинице, где он заказал номер для себя и своей «жены» (в то время как дома она сказала, что отправляется на пикник по приглашению своей подружки Антуанетты).

Лучше бы Клэр не писала этого письма, потому что оно по несчастливой случайности попало в руки матери Максимилиана, крайне властной темноволосой особы с высоким килограммовым шиньоном на голове, которая ни в грош не ставила тайну переписки – тем более что сынок все еще жил на родительских хлебах, – и, заподозрив неладное, она не задумываясь вскрыла конверт, воспользовавшись для этого, как подобает уважающей себя даме, специальным серебряным ножичком.

Дойдя до условленного свидания в гостинице, она пришла в страшное волнение. Что же это делается! Это же полная безнравственность! Подумать только, какая-то девчонка из Кемпера нацелилась вскружить голову ее замечательному сыну, дипломированному инженеру! Этому необходимо положить конец во что бы то ни стало! Матушка ничего не подозревающего Максимилиана четко знала, кто будет выбирать будущую невестку, – это сделает только она, и никто другой! Господин Бофор имел репутацию строгого блюстителя нравственности, эта слава дошла и до ушей мадам Делакур, которая и сама принадлежала к уважаемому семейству потомственных врачей. Она давно осуждала снобизм Бофора и теперь злорадствовала, представляя себе, как вытянется лицо у этого старого хрыча, когда он узнает, какое сокровище выросло из его младшей доченьки. Нечего было закатывать домашние балы! Балы у него, видите ли!

Мадам незамедлительно села за свой аристократический секретер и написала не очень аристократическое письмо, в котором просила господина инженера-кораблестроителя приструнить свою дочку, которая ведет себя уже совершенно непозволительно, и сделать все возможное, чтобы не допустить этой возмутительной встречи. По свойственному ей коварству мадам Делакур не предупредила об этом письме сына. Она подумала, что встреча с разъяренным месье Бофором послужит для молодого человека и его пассии хорошим уроком, который они никогда не забудут.

Судьбе было угодно сделать так, чтобы писанный маслом портрет Каролины Делакур, изображавший даму средних лет, уже весьма матронистую, с нелюбезным выражением лица, глядя на которое трудно было представить себе, что когда-то она тоже была молода, оказался в доме Клэр. Каждый раз, проходя мимо свекровкиного портрета – первоначально он висел в гостиной, но вскоре после того, как в старом каменном доме поселилась молодая хозяйка, был безжалостно изгнан в прихожую, – Клэр не могла сдержать торжествующей усмешки. При взгляде на портрет ей вспоминался тот воскресный июньский день, когда она в большой соломенной шляпке, в платье в голубую полоску, с взволнованно бьющимся сердцем ступила ногой, обутой в туфельку цвета слоновой кости, на ступеньку вагона, высматривая Максимилиана, к которому приехала на запретное свидание.

Но Максимилиана что-то не видно было на платформе маленькой железнодорожной станции. Растерянно оглядевшись по сторонам, Клэр наконец неуверенно направилась к выходу, как вдруг рядом раздался хорошо знакомый густой бас. Казалось, он исходит прямо из протянутого навстречу гигантского букета пионов с качимом.

– Здравствуй, Клэр.

У Клэр от испуга даже сердце зашлось. Перед нею откуда ни возьмись появился отец.

– Папа! – чуть слышно пролепетала Клэр, чувствуя, что близка к обмороку.

– Да, так и есть. До меня дошел слух, что у тебя здесь назначено свидание с молодым человеком, – зарокотал Жорж Бофор.

Затем он добродушно усмехнулся, сунул любимой дочери пионы и весело подхватил ее под руку.

– Твой кавалер ждет в вестибюле, и я подумал, было бы очень славно пойти втроем пообедать, как ты на это смотришь?

Бофор действительно был строг и непреклонен, когда речь шла о благополучии его дочерей. Но, столкнувшись с подлостью, он распознавал ее с первого взгляда. А то, что затеяла старая грымза Делакур, выдав с головой молодую парочку, было довольно подло. На его вкус, даже чересчур подло.

Получив ядовитое письмо Каролины Делакур, строившей свои коварные козни, он сначала пришел в неописуемую ярость, узнав, что малышка Клэр собиралась его провести. Но затем он навел справки о Максимилиане Делакуре и убедился, что его младшая дочь, за которой, как он считал, нужен был глаз да глаз, на этот раз проявила хороший вкус. Молодой человек был отпрыском почтенной бретонской семьи, к тому же неплохо обеспеченной. И хотя дочку это, вероятно, нисколько не волновало – у этих молодых девчонок, одуревших от любви, мысли, к сожалению, так коротки, что они не думают дальше завтрашнего дня, – пожилого отца эти сведения немного успокоили, поскольку основные требования здесь были выполнены. Несколько часов Жорж Бофор возбужденно расхаживал из угла в угол в своем кабинете. Разумеется, то, что позволяла себе эта молодежь, было сплошным безобразием, но, если верить письму старой Делакурши, «ничего непоправимого, слава богу, еще не случилось».

В конце концов возмущенный кораблестроитель пришел к заключению, что глупость, совершенная из-за любви, более простительна, чем сознательная подлость.