Моника Мерфи - Не разлучайте нас

– Лиз, я не сумел ее защитить! Я не сумел защитить нашу маленькую девочку, и теперь уже ничего не исправишь.

Но он мог бы исправить, если бы просто принял меня. Обнял, как обнимал мою старшую сестру Бренну, с обожанием и без чувства вины. Если бы стыд и унижение не наполняли его взгляд, когда он смотрел на меня, как будто я стала позорной и горькой ошибкой, когда вернулась домой. Из папиной дочки я превратилась в неприкасаемую, и все из-за тех дней.

Меня это больно ранило. И сейчас ранит. Прошло уже шесть месяцев, как отца не стало.

– В любой момент запись можно остановить, если вам понадобится прийти в себя. – Ведущая подбадривает меня вкрадчивым тоном профессионала, а я улыбаюсь, киваю и думаю, что это как раз будет лишним.

Мне нужно выговориться, и я не хочу останавливаться, не хочу приходить сюда еще раз. Мне нужно вывалить все, что у меня на душе.

Больше всего на свете я жажду, чтобы запись не останавливалась.

Вышло много репортажей о том, что со мной случилось. Документальные фильмы о моем деле появлялись один за другим. Сняли два телефильма и целую кучу детективных реалити-шоу. Восемь лет назад, когда меня только нашли, мое лицо появилось на обложке журнала People . Я была в серой футболке с длинными рукавами и в серых штанах, размера на два больше, которые мне дала женщина-полицейский. Когда меня вывели из участка, я посмотрела в камеру, и в моих широко открытых глазах были слезы. Меня отвезли на обследование в больницу.

От жуткого воспоминания по спине пробегает дрожь.

Журнал я сохранила и спрятала в коробку. Это была, так сказать, моя минута славы. Не знаю, зачем я это сделала. Приятных воспоминаний там точно нет.

И все же это я и моя жизнь, которую не изменить, даже несмотря на то, как этого хотят те, кто меня любит.

Теперь в редакции People снова изъявили желание встретиться со мной, особенно когда узнали об интервью. Опять хотят поместить меня на обложку, но я пока не дала согласия. И вряд ли дам. Издателям надо, чтобы я написала книгу о том, что пережила, но и это я тоже, скорее всего, не буду делать, а расскажу все один раз, с начала и до конца. Обычно интервью длится один час, но меня заверили, что, если будет нужно, дадут мне целых два часа эфирного времени.

Рейтинг упадет, но это не мое дело. Думаю, мне понадобится два часа. Я хочу о многом рассказать. Это мое время. Мой момент истины. А потом я больше ни с кем не буду говорить об Аароне Уильяме Монро.

Тогда

Когда мы вышли из отеля, сквозь дымку туманных разводов наконец показалось солнце. Его яркие лучи ластились к рукам, припекали волосы и лицо по дороге к океану, и я пожалела, что надела красную толстовку с принтом «Спасатель», которую мама купила вчера в сувенирной лавке. Я так выпрашивала ее, с мольбой заглядывая маме в глаза и заламывая руки. Она нехотя согласилась, хоть и ворчала насчет цены.

При всей моей любви к этой сногсшибательной красной толстовке, она сидела довольно мешковато, а если бы я затянула ее поясом, выглядело бы глупо.

Но я не могла не надеть ее.

Небо было потрясающе синим, как бывает только на картинах. Дул прохладный ветерок, принося с собой свежесть тихоокеанских волн. От тумана и близости воды воздух наполнился влагой и приятно остужал лицо под палящим солнцем. Меня охватила чистая беззаботная радость, какой я раньше никогда не испытывала.

Это ощущение невинного счастья навсегда покинуло меня в тот день.

Когда мы дошли до набережной, толпа там была просто невообразимой, хотя аттракционы только-только включили. Я сразу оживилась и готова была на все, лишь бы папа и мама отпустили нас погулять одних.

– Бренна все время уходит сама с друзьями! – Я ныла, прося отпустить меня, ведь я большая и справлюсь, но все это звучало очень по-детски.

– Потому, что мне пятнадцать и я не хнычу, как ребенок! – снисходительно сказала Бренна, оглянувшись на свою подругу Эмили, и обе прыснули со смеху. Иногда я ненавидела Бренну. Эмили я тоже не очень любила. Они все время поучали меня, заставляя чувствовать себя дурой.

Моя лучшая подруга, Сара, тоже бросила на них свирепый взгляд. Не хватало еще, чтобы Бренна своими замечаниями расстроила все, чего мы так ждем: самим гулять по парку аттракционов, а не таскаться вслед за мамой и папой весь день. В следующем месяце нам с Сарой исполнялось тринадцать, с разницей в шесть дней. Мы обе мечтали попробовать на вкус свободу.

– У Сары есть с собой телефон, – продолжала я, умоляюще заглядывая папе в глаза. Он колебался, в его взгляде мелькало сомнение, и я поспешила ухватиться за это. – Каждый час мы будем созваниваться, клянусь!

– Не знаю…

Рискнув взглянуть на маму, я заметила, что ей эта идея совсем не нравится. Но не мне ее нужно было убеждать, а папу.

– Ну пожалуйста! Если хотите, будем встречаться каждые два часа? Вместе пойдем обедать. Сейчас только десять часов утра. Встретимся в двенадцать вон там. – Я указала на столики ближайшего кафе. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

– Мы будем хорошо себя вести, – торжественно произнесла Сара с таким серьезным лицом, что я чуть не расхохоталась.

Но сдержалась. Теперь, когда мы так близки к победе, это стало бы провалом.

– С незнакомыми людьми не разговаривать, – сказал папа, указывая на нас обеих. Я видела, что он уже готов согласиться. Все-таки он был тряпкой. – И с набережной никуда, даже на берег. Мое сердце затрепетало от восторга. Он почти согласился.

– Правда, Джим? – В мамином голосе звучало удивление, но я не обратила на это внимания. Я отлично научилась не слышать ее за последнее время. Мы не ладили. Она все время указывала мне, что делать. Это так достало. Я готова была на все, лишь бы стать независимой от нее, идти своей дорогой. Что она понимала в моей жизни? Все настолько изменилось, с тех пор как она была девочкой, и была уверена, что она не имеет ни малейшего представления о чем-либо.

– Ох, да ладно, Лиз. Все с ней будет в порядке, – успокоил ее папа и лучезарно улыбнулся мне. – Иногда ведь надо ее отпускать?

Мама вздохнула, и мне послышалась в ее тоне усталость. Почему она такая напряженная в последнее время? У них отпуск, у нас каникулы, пора ей уже расслабиться.

– Позвоните мне в пол-одиннадцатого и скажите, где вы.

Пол-одиннадцатого? Это было меньше, чем через тридцать минут. Вот, что я имею в виду, говоря о стремлении к независимости.

– Ладно, – согласилась я, делая вид, что расстроена, хотя внутри у меня все прыгало от радости. Судя по тому, как Сара переминалась с ноги на ногу, она чувствовала то же самое.

Мы с подругой удивительно понимали друг друга. И тут же бросились вместе бежать, пока родители не передумали.