Моника Мерфи - Не разлучайте нас

– Не говорите с незнакомцами, – крикнул папа нам вслед, а мы рассмеялись.

– Только с хорошенькими, – пробормотала Сара, и это рассмешило ее еще больше.

Я промолчала. Моя лучшая подруга под конец учебного года помешалась на мальчиках, и это ее безумие никак не проходило. Ей нужен был бойфренд. Срочно.

Мне же было все равно. Никто из одноклассников меня не интересовал. Многих из них я знала с младшей школы, некоторых даже дольше, потому что ходила с ними в детский сад. Меня они раздражали.

Целоваться с ними?

Фу!

– Пожалуйста, только не надо весь день флиртовать и тусоваться с мальчиками, – сказала я, потому что мне… ну, просто не хотелось всего этого. Только не сегодня. Ведь это был наш день. Наш единственный шанс погулять одним. Мы могли на чем угодно кататься, могли купить себе что-то вкусное, вообще могли делать все, что нам заблагорассудится. На наших запястьях висели зеленые неоновые браслеты, с которыми разрешалось кататься сколько угодно на любом аттракционе. Вот об этом-то мы и мечтали.

Мне вовсе не хотелось тратить время на старшеклассников, которые бы наверняка посмеялись, узнав, что нам по двенадцать лет. Я выглядела на свои двенадцать, в отличие от Сары.

Она выглядела старше.

– Не будь такой занудой. – Сара не прогадала, надев не свитер, а футболку. И ее она тоже сейчас сняла, оставшись только в коротком ярко-розовом топе. У Сары была грудь, я же была довольно плоской, но совсем не завидовала ей. Совершенно.

– Да, нет… Я только… Сегодня мне наплевать на мальчиков. Я собираюсь веселиться. – Я улыбнулась ей, и она улыбнулась мне в ответ.

– Мы повеселимся, это уж точно. Но мальчики нам совсем не помешают в этом. Ты просто еще не поняла. – Она свернула футболку и затолкала ее в свою маленькую сумочку. – А теперь давай пойдем на колесо обозрения.

– Ты серьезно? – нахмурилась я. Как тупо.

– Мы начнем с малого, – ответила она с дьявольской улыбкой, – а большое оставим на потом. – Она указала на громадные американские горки, белый силуэт которых вырисовывался впереди. В этот самый момент по горкам пронесся состав вагонеток. Люди в них визжали, хватались руками за воздух, волосы развевались на ветру.

От этого зрелища в груди радостно билось сердце. Я больше не могла ждать.

Сейчас

– И что было дальше?

Голос ведущей выдергивает меня из моих мыслей. Я так давно не вспоминала все это, что сама потерялась в воспоминаниях. Людей обычно интересует то, самое плохое, что со мной произошло. Я хорошо понимаю, почему это всем интересно. Любопытно, что он сделал со мной. Где и как долго держал, приковав, как собаку. Как надел мне повязку на глаза, чтобы я ничего не видела. И как мне стало страшно, когда он первый раз ее снял, так, что я описалась. По его взгляду мне стало совершенно понятно, что он собирается со мной делать.

То есть мне, конечно, не было понятно, потому что мое сексуальное воспитание не выходило за рамки нескольких подростковых книжек с безобидными сценами секса. Да еще были эти гадкие школьные фильмы о наступлении месячных, гормонах и обо всем таком.

– Тем утром мне было весело, – отвечаю я и чувствую, как тяжелеет язык. Ведь мне действительно было весело в тот день. Как раз поэтому вспоминать все это и горько, и сладко. То, как мы хохотали и дурачились с Сарой, вызывает улыбку. Но в то же время мне больно, потому, что над безмятежной радостью нависает беда. – В полдень мы встретились с родителями, как и обещали. Я взяла себе сосиску в кукурузном тесте.

В уме всплывают детали, немного туманные, но чем больше я говорю, тем явственнее они становятся. Помню, как чайки, спикировав, садились на стол, за которым мы ели. Как последний кусок сосиски упал на землю, и наглая бело-серая птица налетела на него прежде, чем я успела его поднять.

Не то чтобы я стала есть с земли, но все же.

Ведущая улыбается, и я уверена, лишь для того, чтобы приободрить меня:

– Вы провели прекрасный день с семьей и лучшей подругой.

– Да. – Я киваю и невольно думаю о Саре. Наши дороги разошлись после всего, что случилось. Она больше не могла находиться рядом со мной, ей было неловко. Однажды, когда мы рыдали, в который раз задаваясь вопросом, почему не можем дружить, как раньше, она выболтнула, что ей неловко. Сказала и поджала губы, как будто пытаясь вернуть слова обратно.

Но поздно. Слово не воробей. Сказала, что чувствовала себя виноватой за то, что не смогла защитить меня. По-моему, это полная чушь, но я не стала с ней спорить.

В старших классах мы были уже совсем чужими. Она даже не смотрела в мою сторону, проходя мимо по коридору на перемене. Ходили слухи, что она говорит про меня гадости, я даже не знаю, правда ли это.

Потом я уехала и больше ее не видела.

– Вы до сих пор общаетесь с Сарой? – спрашивает телеведущая, как будто смогла прочитать мои мысли. Вот это интуиция, мне следует быть настороже. Похоже, ей легко выведать даже то, о чем человек и не собирался рассказывать.

– Нет, – выпаливаю я на одном дыхании. На самом деле я тяжело переживала расставание с лучшей подругой, хуже мне было только без папиной любви. Теперь я близка с мамой. Бренна стала моей новой лучшей подругой, хоть в это и трудно поверить. Я до сих пор доверяю только ей.

Но это потому, что других друзей у меня нет. Новых я к себе не подпустила. Старые бросили меня. Или я их бросила.

Теперь уже непонятно, кто был первый.

– Может, она не смогла справиться с чувством вины после того, что произошло? Как думаете, она винила себя, когда вы исчезли?

– Нет. Я не знаю, – выпаливаю я поспешно, как бы защищаясь. По неопытности. Я обещала себе, что буду спокойна и собрана, а журналистка по имени Лиза обещала не задавать мне неловких вопросов на опережение, пока я сама не расскажу.

Видимо, ей кажется, что неловкие вопросы связаны с Аароном Уильямом Монро, а не с давно потерянной лучшей подругой.

Теперь Лиза смотрит на меня так, словно видит меня насквозь. А я запираю себя на засовы, плотно сжимаю губы, так что ни одно лишнее слово больше не сорвется у меня с языка. За все эти годы, я придумала много механизмов защиты. Это один из них.

– Расскажите, что случилось после обеда, – предлагает Лиза.

Я делаю глубокий вдох и, задержав дыхание, думаю, с чего бы начать.

Вот тут уже становится непросто.

Сейчас

Впервые за много-много лет я слышу ее имя и останавливаюсь, как вкопанный, вполоборота к телевизору, который висит на стене моей тесной гостиной, и вглядываюсь в экран. В спешке пытаюсь нашарить очки и, обнаружив их в полуметре от себя на кухонном столе, тотчас надеваю.

Картинка фокусируется, и у меня падает челюсть.