Тати Блэк - В постели с миллиардером

– Татьяну… Борисовну? – уточнил Роберт.

– А ты ещё с какой-то вос…воспы… воспу… короче, еще с какой-то такой успел познакомиться? – спросил Славик, оставив попытки выговорить слишком длинное слово изрядно заплетающимся уже языком.

– Нет, – помотал головой Роберт.

– Тогда решено! Подумай сам: в детском саду наверняка платят очень мало, а ты ей можешь предложить за непыльное дельце огромные деньжищи! Ну а взамен ей только и надо, что смотреть на тебя влюблёнными глазами, что при твоей-то внешности будет совсем нетрудно… ну, в крайнем случае, обаяешь ее, как ты умеешь. И – готово! – подвёл Печенька итог и, явно утомившись от столь длинной речи, запил ее новой порцией водки.

– Дело говоришь! – согласился Роберт и, быстро посмотрев на часы, поспешно поднялся на ноги, после чего выудил из кармана кошелек, бросил на стойку несколько купюр крупного номинала, а затем скомандовал:

– Пошли!

– Ку-куда? – не понял Славик.

– Свататься! – ответил Роберт и, хоть и не без труда, но все же прямо держа спину, направился на выход.

Роберт понятия не имел, до скольки работают воспитатели, как, в общем-то, совершенно ничего не знал о детях вообще, но со всем нетрезвым пылом надеялся сейчас, что застанет эту Татьяну Борисовну на месте. Успеть к ней казалось ему сейчас настолько жизненно важным, что он с упорством взбесившегося трактора буквально волок за собой едва стоявшего на ногах Славика и выпустил того из своего цепкого захвата только тогда, когда они оказались перед дверьми, за которыми чуть больше часа назад скрылась его языкастая воспитательница со своей шумной оравой.

– И что теперь? – спросил Роберт вслух, ни к кому в особенности не обращаясь – скорее, просто пытаясь сообразить, что делать дальше.

Потерявший опору в виде руки Роберта Печенька прислонился к стене и неожиданно выдал истину:

– Цветы надо!

Черт, точно, цветы. И как ему это на ум-то не пришло? Впрочем, если разобраться, Роберт никогда ещё не дарил женщинам цветов – в его жизни конфетно-букетный период ухаживания как таковой отсутствовал в принципе. Женщины всегда охотно шли к нему в постель сами, а потом, расставаясь, он просто дарил им дорогие подарки, чтобы скрасить горечь потери и это, надо сказать, всегда работало. Во всяком случае, претензий он никогда не получал. И теперь совершенно не задумался о том, что порядочные люди ходят делать предложение – пусть даже фиктивное – с цветами и прочими прибамбасами, которые так любят обычные женщины.

Пошарив вокруг себя взглядом, он вдруг удовлетворено хмыкнул и сказал:

– Будут цветы!

После чего, под изумлённым взглядом Славика направился к ближайшей клумбе, где ещё росли какие-то хоть и полузавядшие, но все же цветы, и, спешно надергав – местами прямо с корнями – из всего этого нехитрый букет, подошёл обратно к двери и решительно постучал. Причем так громко, что Славик аж вздрогнул и, сползя на корточки, на удивление расторопно для своего состояния нестояния скрылся за близрастущими кустами, пробормотав:

– Я, пожалуй, тут… полежу.

Впрочем, ретирада друга Робертом осталась почти не замечена, потому что через считанные мгновения дверь садика распахнулась и на пороге показалась Татьяна Борисовна собственной персоной. Все в тех же очках, все в том же унылом сером костюме. Одним словом – мечта, а не невеста.

– Татьяна Борисовна! – выпалил, не теряя времени даром, Левицкий. – Позвольте пригласить вас…

– Это что? – прервала она его, указывая на несчастный букет. – Цветы с нашей клумбы?

– Виноват, – склонил Роберт голову и, кинув на нее многообещающий взгляд исподлобья, сказал:

– Обещаю исправиться и осеменить! – и, в ответ на изумлённый взгляд серых, по-кошачьи раскосых глаз, добавил:

– В смысле – клумбу! Но, – выставил он указательный палец, – при одном условии! Если вы согласитесь…

– Господи, да вы же пьяны! – снова перебила Татьяна Борисовна со смесью удивления и отвращения на лице, а затем… захлопнула перед его носом дверь.

Что?! Захлопнула дверь?!

Роберта настолько поразил сам факт того, что его ухаживания не нашли в ней отклика, что первый порыв – снова забарабанить в чёртову дверь – был им в итоге задушен на корню. Вместо этого он, с досадой отбросив проклятые цветы, повернулся в ту сторону, куда уполз Печенька и, словно желая уточнить, было ли это на самом деле или просто ему померещилось, спросил:

– Она что… отшила меня?

В ответ на его вопрос из кустов послышался только безучастный храп.

Присев на каменные ступени крыльца, Роберт сжал начавшую трещать голову руками и в который уже раз за этот дурацкий день, подытожил:

– П*здец.

Вчерашний день был странным во всех отношениях. Хорошо хоть я успела вымотаться настолько, что, прибыв домой, просто приняла душ, упала в постель и заснула. Никаких мыслей, никаких удивлений на тему того, как вообще со мной могло всё это случиться.

Зато утром, ещё находясь в полудрёме, я поняла, что думаю… о том мужчине, что пообрывал все несчастные цветы на детсадовской клумбе. Роберт, кажется. Да, Роберт. Именно так его и звали, и имя это очень и очень ему подходило. Лишнее напоминание о том, что он весь – из другого мира, начиная с имени, заканчивая дорогущей одеждой, цена на которую начиналась от нескольких моих годовых зарплат.

А вообще… зачем я вообще о нём думаю? Вчера я видела его в первый и в последний раз в жизни, а это означало – прочь все мысли о том, кто никогда мне больше не встретится.

Откинув одеяло, я прислушалась к звукам, доносящимся из кухни. Хлопнула дверца холодильника, включился телевизор, через стенку донеслись очередные дебаты очередных политиканов. Значит, дед дома.

– Доброе утро, – поздоровалась я с ним, едва вышла из своей комнаты, по пути завязывая пояс на халате, и услышала в ответ привычное:

– День уже давно.

– У кого день, а у кого утро, – парировала я. – И кое-кто вчера работал допоздна.

Дедуля не отреагировал. Вялая попытка дать понять, что я не в восторге от его похождений, прошла мимо ушей Александра Константиновича.

– Как вообще дела? – поинтересовалась, устраиваясь за столом, пока дед не умчался куда-нибудь ещё. И услышала неожиданное:

– Всё хорошо. Сегодня гости у нас.

Он открыл холодильник и продемонстрировал мне стоящую на верхней полке банку икры и лежащую рядом упаковку красной рыбы. На дверце – две бутылки шампанского. Говорить, что лучше бы эти деньги пошли в фонд сломанной плиты или отвалившегося кафеля я не стала.

– Твоя Елена Викторовна придёт? – уточнила я, не зная, радоваться или нет тому, что в этот раз у дедушки, кажется, всё серьёзнее, чем в предыдущий.

– И не одна. Сына приведёт знакомиться.