Юрий Барышев - Мадам Гали – 4. Операция «Сусанин»

На следующий день Яков Соломонович проснулся с головной болью и мерзейшим привкусом во рту. Мысль о том, что сейчас, прямо сию минуту ему необходимо будет встать, умыться, одеться и поехать в Москву, вызвала у Когана приступ тошноты. Из кухни доносился запах кофе и оладий, жена готовила завтрак. О Господи, завтрак! О еде невозможно было даже думать.

Поднявшись, Яков Соломонович прошел в ванную, открыл воду и с отвращением стал намыливать помазком ввалившиеся щеки. Руки слегка дрожали. Из зеркала на Когана смотрел неопрятный, пожилой человек с мутными глазами. Контрастный душ быстро возвратил Якова Соломоновича в рабочее состояние.

Слава богу, жена не стала устраивать скандала по поводу вчерашнего. Очевидно, понимала и состояние мужа, и то, что сегодня ему предстоит тяжелый день. Она только молча поставила перед ним чашку и тарелку. Все-таки золотая у него жена, что там говорить.

Многие на месте Якова Соломоновича прибегли бы к испытанному средству: лечить подобное подобным, и опрокинули бы за завтраком рюмочку-другую, тем более, что в буфете Коганов всегда хранилась бутылочка коньяка на случай прихода гостей. Но опохмеляться профессор не стал по трем причинам: во-первых, не хотелось дышать алкоголем на людей, с которыми ему предстояло встретиться сегодня днем, во-вторых, Яков Соломонович не без оснований полагал, что принимать по утрам – к скорому алкоголизму, а в-третьих… В третьих, проглотить сейчас хотя бы несколько граммов алкоголя казалось еще более невозможным, чем оценить по достоинству фирменные оладьи жены.

Отодвинув от себя еду, Яков Соломонович встал и направился в прихожую. За все утро они с женой так и не сказали друг другу не слова.

Моросил мелкий, противный дождь, народу на вокзале было не много. Оно и понятно: день будний, час довольно поздний, кому нужно было уехать прямо с утра, давно уехали. Взяв билет, Яков Соломонович вышел на перрон. Когда подошла электричка, устроился в пустом вагоне и стал смотреть в окно.

В сущности, неужели его жизнь так уж неудачна? Похмелье – похмельем, но ведь это неотвязное чувство того, что все идет как-то не так, взялось не только от головной боли и тошноты. Вчера, например, боли не было, но именно это чувство погнало его на прогулку, на левый берег. И третьего дня тоже. Да и вообще…

В вагоне было прохладно, и Коган поплотнее закутался в плащ, поправил шарф. За окном мелькнул квартал новостроек, потом пошел типичный среднерусский пейзаж: чахлые березки, тонкие сосны, провода ЛЭП вдоль рельсов… Вспомнились строчки из песни: «Среднерусская, сердцу близкая, Подмосковная сторона.»

Сиди себе спокойно в вагоне, размышляй о хорошем.

Яша Коган родился в тридцать четвертом, и войну помнил прекрасно. Помнил пожары и бомбежки в голодной и холодной Москве. Помнил, как радовался письмам отца с фронта.

Отец Яши начал войну лейтенантом, хотя и не был кадровым офицером. Просто людей с высшим образованием тогда не хватало, и Соломон Коган, учитель физики, стал артиллеристом. «Вот и пригодилось знание баллистики, а мои-то семиклассники всю жизнь канючат: зачем это нам да зачем, – шутил он незадолго до отправки на фронт. – Так, не скучайте тут без меня, я вам из Берлина привезу чего-нибудь. Обязательно».

Соломон Коган действительно дошел до Берлина в звании капитана. Вместе со своей частью штурмовал Зееловские высоты. Но гостинцев из побежденной Германии его жена и единственный сын не дождались: на этих высотах капитан Коган и погиб.

Герой войны Соломон Коган мог бы гордиться успехами своего сына: в школе Яков учился отлично, закончил ее с золотой медалью, в конце сороковых это было редкостью, послевоенные московские мальчишки обычно предпочитали дворовые компании классным комнатам. Но Яков ничем не мог отличиться среди шпаны: ни особенной силой, ни лихостью. Применение своим амбициям он находил в учебе. Особенно хорошо давалась Якову физика, это, разумеется, тоже порадовало бы не вернувшегося с фронта отца.

В пятьдесят четвертом году Яков поступил в МВТУ имени Баумана.

И в институте Яков Коган почти сразу стал одним из самых лучших, самых перспективных студентов. С третьего курса, например, стал активно работать в студенческом научном обществе. Его работы неоднократно отмечались преподавателями как лучшие, несущие в себе элементы оригинальных решений. Перед Яковом открывалась блестящая научная карьера.

И вдруг – надо же!.. «Засбоил парень, засбоил, – как сказал тогда, качая головой, научный руководитель Якова. – И что с ним могло случиться?»

А случилась со студентом Коганом вечная, как мир, прекрасная и – что делать – часто очень опасная вещь: он влюбился. Это случилось еще на втором курсе.

Яков Соломонович досадливо поморщился, глядя на капли дождя, стекающие по стеклу окна вагона. Это воспоминание всегда было для него мучительным, из тех, которые человек обычно мечтает забыть всю жизнь и от этого помнит только тверже и отчетливей. И когда нежданно-негаданно, в самые неожиданные и неподходящие моменты такое воспоминание приходит, человек корчит гримасы, начинает что-то бормотать, а окружающие заботливо спрашивают, что стряслось и не нужна ли помощь. И получают в ответ раздраженные, невнятные реплики, потому, что ничем тут не поможешь, и вообще скверно, что кто-то заметил.

Красавица Ида была на два года старше Якова. Они познакомились на танцах, куда Якова затащил подвыпивший сокурсник. Когану необходимо было в тот вечер еще посидеть над учебниками, готовясь к завтрашним занятиям, и он собирался улизнуть, но незаметно, чтобы не обидеть приятеля.

Яков уже протискивался сквозь толпу к выходу, когда за его плечом раздался возмущенный возглас:

– Смотри, куда прешь! По ногам-то! Слепой?!

Реплика была произнесена голосом рассерженным, но необыкновенно мелодичным. Вероятно, такие голоса должны быть у ангелов. Когда же Яков в смущении поднял глаза, он и вовсе потерял дар речи: обладательницей голоса оказалась высокая блондинка с фиалковыми глазами и неправдоподобно длинными ресницами. Как высказался позже один из сокурсников Когана, когда увидел ее с Яковом: «Слушай, таких вообще не бывает!»

Такой вот была Ида.

В тот вечер Яков так и не вспомнил больше о необходимости погрызть на сон грядущий гранит науки. Он остался на танцевальной площадке, и несколько часов ходил за Идой, как привязанный. Молодую женщину забавлял этот нескладный юнец-студент, она потешалась над ним, изобретая все новые и новые насмешки, но так и не смогла найти той, что отвадила бы от нее Якова. Попеременно, то краснея, то бледнея, то и дело сжимая кулаки, Коган сносил все, лишь бы оставаться рядом с ней. Примерно так же строились их отношения в будущем. В тот вечер Ида милостиво позволила проводить себя до дому, они договорились о новой встрече.