Владимир Гурвич - Последний бастион

Княгинин вспомнил эпизод, который случился с ним несколько лет назад. Он участвовал в схожей передаче, а его оппонентом тоже был проректор одного известного учебного заведения. Человек был настолько несведущ в теме дискуссии, что Княгинин даже растерялся; о чем можно говорить с ним? У него даже возникло намерение потребовать завершить эфир раньше времени или уйти с него.

Помня о просьбе Струмилина, он тогда не сделал ни того, ни другого, но был сильно возмущен. И после завершения передачи потребовал от руководства радиостанции объяснить, как этот субъект попал на нее. Те сами не имели понятия, только могли сказать, что по какой-то причине в самый последний момент произошла замена участника. На этом Княгинин не успокоился, он пожаловался своему финансовому директору на то, что случилось. Тот выяснил, что этот человек действительно занимает должность проректора, но только к музыке она не имеет никакого касательства, потому что он занимался исключительно хозяйственными вопросами.

Узнав это, Княгинин долго не мог решить: негодовать ему или смеяться. В конце концов, принял решение отнестись к случившемуся с иронией. Вот и сейчас он попытался тоже начать иронизировать. Но почти сразу почувствовал: не получается. Этот проректор явно была совсем другая, она в отличие от того, хорошо понимает, о чем говорит. Как тонко она проанализировала увертюру «Эгмонт». Так что приходится признавать, что ее суждения вполне профессиональны и оригинальны. А потому отмахнуться от них, как от назойливой мухи, скорей не получится.

Это признание совсем не обрадовало Княгинина, он бы предпочел, чтобы и на этот раз повторился бы первый «хозяйственный» вариант. Тогда на самом деле он быстро успокоился и забыл о нем, как о пустяшном недоразумении. А сейчас его не отпускает предчувствие, что все так просто не завершится. Слова этой Наровлянской никак не выходят из головы, несмотря на сильное желание выбросить их побыстрей и подальше. А главное он ощущает, что по-настоящему задет ее высказываниями. Она усомнилась едва ли не в самом главном – в его искренности и верности своему призванию. Вместо этого утверждает, что им движет исключительно жажда к наживе. Нет, нет и еще сто раз нет! Он известен музыкальному миру как один из самых бескорыстных художников. И не какому-то там безвестному проректору обвинять его в сребролюбие. Еще надо посмотреть, как она себя ведет в этом вопросе.

Княгинин на секунду задумался. А ведь совсем будет не лишним поинтересоваться этим вопросом. Непременно он спросит у Струмилина, тот все и обо всех знает. В таких делах он настоящий энциклопедист. Нет сомнений, что и об этой Наровлянской у него есть полезная и исчерпывающая информация. Так, он и поступит.

Принятое решение позволило снизить то напряжение от эфира, которое он все еще продолжал ощущать. Княгинин откинулся на кожаную спинку сиденья. Теперь можно даже немного подремать, до дома еще ехать с учетом пробок примерно полчаса. Он закрыл глаза.

Проснулся Княгинин от того, что его личный шофер Анатолий коснулся его плеча.

– Георгий Валентинович, приехали, – сказал он.

– Спасибо, Толя, – поблагодарил Княгинин. – Можешь быть свободен. А завтра, как обычно.

Он вышел из автомобиля и направился к входу в дом. Внезапно остановился, сделал несколько шагов назад и внимательно, словно видел впервые, поглядел на свой особняк. Трехэтажное строение с подсобными помещениями, с небольшим бассейном и беседкой поблизости смотрелось более чем внушительно. Не случайно же практически все гости восторгались этим его семейным гнездом. Да, восхищаться есть чему, особенно, если еще вспомнить, сколько это все стоило.

И что это он вдруг вспомнил об этом? невольно пронеслось в голове. Все деньги заработаны честным трудом. Он может отчитаться за каждую копейку. Ему не в чем себя упрекнуть.

Княгинин решительным шагом вошел в дом.

К нему навстречу вышла жена.

– Жорик, ты где задержался, мы тебя давно ждем, за стол не садимся. Твой телефон молчит.

Только сейчас Княгинин вспомнил, что по просьбе ведущего перед эфиром он выключил телефон, а затем забыл включить. Конечно, она не могла дозвониться.

– Я был на радиостанции, участвовал в дебатах. Забыл включить телефон.

– Это с тобой не в первый раз, – наставительно произнесла жена. – Пойдем ужинать, дети проголодались, но без тебя не хотят начинать.

Княгинин почувствовал, что растроган. Все же у него замечательная семья, хотя это не означает, что в ней все гладко. Но ведь так и не бывает, успокоил он себя мыслью.

Вместе с женой он вошел в столовую.

Это была весьма просторная комната, ее обставляла жена в соответствие со своим вкусом. Когда они строили дом, то распределили между собой, кто какие помещения и покои будет обставлять. Те, что достались Зинаиде, блистали золотом, яркими красками и барочной мебелью из редких пород деревьев. Те, что достались ему, были оформлены в спокойные тона, мебель была простая, зато функционально удобная.

Княгинин знал, что жене не нравилась та часть дома, которую он обставлял, она считала эти комнаты безвкусными, он же придерживался прямо противоположного мнения. Но в дискуссии предпочитал не вступать, полагая, что согласие в этом вопросе им все равно не достичь. Да если и достигнут, то оно скорей будет притворным, чем истинным.

За столом сидели дочь Виолетта, и сын Павел. Появление отца их явно обрадовало. Правда, как подозревал Княгинин, это было больше связано с тем, что отпадали препятствия к началу ужина, а не то, что они видят отца.

Он и жена заняли свои привычные места за столом.

– Наш папа сегодня выступал на радио, – объявила Зинаида.

– А я знаю, – отозвался Павел. – Пока возвращался домой в машине, как раз случайно слушал именно эту радиостанцию. Тебе, отче, досталась серьезная оппонентка, – засмеялся сын.

Почему-то Княгинину не очень понравилось, что сын слушал эту передачу. Следует признать, что он проявил себя в ней не самым лучшим образом. И не удивительно, он до сих пор чувствует себя несколько обескураженным, а его мысли то и дело возвращаются к этой дамочке. Уж лучше бы он отказался от участия в эфире.

– Я никогда ее раньше не слышал и не видел. А ты что-нибудь знаешь о ней?

– Разумеется, отче. Я даже когда учился в консерватории читал ее книгу. Между прочим, весьма толковую и интересную. Где-то она еще лежит у меня.

– Если не трудно, отыщи и дай мне.

– С трудом, но уговорил, отце, – снова засмеялся Павел.

Манера общения с ним сына давно не нравилось Княгинину, но он прекрасно понимал, что изменить уже ничего нельзя. Прошли те времена, когда он был для Павла непререкаемым авторитетом. Теперь же он видел, как быстро этот его авторитет исчезает в его глазах, а его место занимает насмешливая снисходительность. Вот только не совсем понятно, чем она вызвана.