Татьяна Стекольникова - Правило перевернутой страницы

Достопримечательностью своей квартиры Аля считала и удивительной красоты маскароны, уцелевшие на наружных стенах под каждым ее окном, и две мраморные ступени, ведущие из прихожей в гостиную, – с куском дубовых перил и подпиравшими их балясинами. Когда-то ее прихожая была всего лишь частью лестничной клетки, и пол повторял чередование белых и черных плит подъезда. Высокие потолки с лепниной, большая площадь всех помещений, включая кухню, ванную и туалет, эркер в гостиной и балкон спальни, с которого открывался вид на сквер, вызывали завистливое восхищение всех, кто попадал к Аполлинарии впервые. Конечно, не мешало бы сделать ремонт… Но…

От мыслей Алю отвлек голос подруги:

– Не обращай внимания на этого попугая! – Лида пристроила клетку на одном из Глафириных комодов. – Представляешь, никто его специально говорить не учит! Он слушает, слушает, а потом как брякнет! Пусть тут постоит, может, меньше болтать будет.

– Почеши мужу животик! – вдруг прогудела птица голосом Федора.

Аля засмеялась, хотя ей было грустно: дня три Лидка тут покрутится, а потом вернется к своему Федьке, простив ему и фингал, и оскорбления, и очередную юбку. Аполлинария останется одна, и даже попугая у нее нет…

Подруги уже сидели на кухне, и Лидка с аппетитом уминала вчерашние сырники, успевая учить Аполлинарию уму-разуму:

– Ты сама виновата! Надо ж было за мужиком следить! Ты его почту в компе смотрела когда-нибудь? А телефон проверяла? Эсэмэски?

– Ну вот еще! Буду я по чужим телефонам лазить! – фыркнула Аля.

– Ой какие мы гордые! Вот и проворонила! За мужьями же бдить надо в четыре глаза! Нет! В десять!

– Тут хоть в сто глаз бди, если мужик решил уйти, то уйдет.

– Вот и первого своего ты также прошляпила! Тогда хоть оправдание было – молодая, глупая. Как выскочила не глядя, так и развелись.

– Женщину бросать – в любом возрасте подлость. А в пенсионном – тем более.

– Только не хнычь! Как говорится, земля круглая, а задница скользкая, твоему Жорке деваться некуда – вернется!

Аполлинария хотела сказать, что после ухода Георгия чувствует себя так, будто ей что-то ампутировали – руку или ногу. Ее явно стало меньше, хотя она все еще живая. Но Аля не успела даже открыть рот, потому что на стол плюхнулось нечто белое и в перьях.

– Жр-рёте? – с выражением проскрежетал Барбаросса и воткнул клюв в сырник.

– Йог твою поперек! – воспроизвела Лидка свое любимое ругательство. – Вот зараза, опять вылез! Научился крючок на дверце поднимать! Надо в следующий раз проволокой замотать, проволоку он откручивать пока не может. Ладно, пусть пасется, все равно ему гулять надо! Поля, посмотри, окна все закрыты? А то улетит моя штука евро!

Аполлинария отправилась инспектировать окна, а заодно вышла на балкон – подышать весенним воздухом и посмотреть на звезды. Звезды доводилось видеть редко: город большой, ночью не спит. Фонари, реклама, вывески увеселительных заведений и ресторанов освещают небо и затмевают звезды. Световое загрязнение… Аля недавно прочитала, что этот световой смог способен изменять биоритмы живых существ. Может, и на поведение мужиков он влияет? Аля принялась смотреть вверх. Между ее головой и небом будто натянута желтоватая кисея. Аполлинария свесилась с балкона, пытаясь разглядеть конец сквера и перекресток. Нет, не видно. Ни перекрестка, ни упирающегося в него здания, ни магазина на первом этаже, ни, тем более, киоска-лавки-будки на углу, мимо которой она обязательно проходила, держа курс на издательство. Будка или лавка – Аля до сих пор не определилась с названием этого замечательного сооружения – появилась больше года назад. Наскоро сколоченная коробка, втиснутая между выпирающей витриной магазина и бездействующим грузовым лифтом. Если дверь будки открыта, то видны полки с ящиками. В ящиках – овощи и фрукты. Очень удобно, подумала Аполлинария, впервые заглянув внутрь, не надо пять остановок трястись в набитом автобусе. И удивилась, рассмотрев продавца. Два килограмма картошки и три банана она получила не от узбека, грузина или таджика, как ожидалось, потому что именно таковы, в основном, продавцы сельхозпродукции, а из рук симпатичного брюнета вовсе не восточной или кавказской внешности. Брюнет ее заинтриговал. Мужчина ну никак не монтировался со своей фруктово-овощной точкой. Его можно было легко представить за штурвалом самолета, или банковским топ-менеджером в шикарном кабинете, или в полицейском мундире, или в докторском халате… Но не в этой жалкой лавочке среди морковки, винограда, лука и мандаринов. Сколько бы раз ни проходила Аполлинария мимо овощной будки, она не могла ответить на вопрос, что заставило такого интересного, явно образованного и перспективного в плане места под солнцем мужика осесть среди корнеплодов. Убежденная, что инициировать общение всегда должен мужчина, от поедающего ее любопытства она первой начала заговаривать с хозяином лавки, интересуясь видами на урожай, местом произрастания винограда и прочей фигней. Продавец бананов (а именно так Аля его про себя называла) с удовольствием вступал с ней в диалоги. Аполлинария объясняла словоохотливость мужика а) отсутствием наплыва покупателей и б) желанием расширить клиентуру. Ежику понятно, у вежливого и приветливого продавца и товар расходится быстрее.

Еще раз посмотрев в сторону овощного ларька, Аполлинария поплотнее закрыла балконную дверь и почувствовала вдруг некое волнение. «Да неужели?» – удивилась Аля и представила Продавца бананов еще раз, чтобы убедиться, что волнение связано с мыслями о нем. Аполлинарию моментально бросило в жар. «Так, – строго сказала себе Аля. – Еще только поздней любви не хватало! Для полного счастья…» Но дело было сделано: в ее опустошенной душе пускало корни непрошенное чувство. Еще чуть-чуть, еще несколько толчков взволнованного сердца, и проклюнется росток, а там и до пышного цветения недалеко.

Ночь Аполлинария провела, не сомкнув глаз, а на рассвете пронзительно, как в родных джунглях, заорал попугай.

– Тоже мне, петух нашелся… – проворчала Аля. – Будешь так орать, сварю из тебя суп!

И прибавила:

– Говорю тебе, Петр, прежде чем пропоет петух, трижды отречешься от меня…

Почему она вспомнила эту цитату из Библии? Аполлинария не могла объяснить. Наверное, из подсознания… Ее же предали!

Лида ушла на работу рано, нацепив темные очки, хотя закрашенный консилером синяк не очень бросался в глаза. «Ехать от тебя далеко, – сокрушалась подруга. – Теперь за полтора часа придется выходить! А вдруг пробки?» Даже не позавтракала… Опоздания нигде не поощряются, особенно в школе. И особенно в той школе, где Лида работала учителем младших классов. Аполлинария как-то попала к ней на урок в ее первый «А». Зайдя в класс, Аля так перепугалась, оказавшись среди галдящей и подпрыгивающей ребятни, что неожиданно для себя брякнула: «Здравствуйте, человечки!» Человечки дружно засмеялись, и Аполлинария долго потом вспоминала их улыбающиеся рожицы. «Может, тебя в школу устроить? – спросила тогда Лида. – Ты их влюбила в себя моментально, произнеся всего одно слово. Контакт – это главное, а остальному научишься!» Но Аполлинария не захотела ежедневно видеть чужих детей и травить себя мыслью, что никогда не будет своих, и предпочла свободу редакций и издательств, где она была на своем месте – с филологическим образованием, любовью к слову, легким пером и эрудицией. В архив она пошла потому, что начали закрываться газеты и журналы, вытесненные виртуальными СМИ. Но и сидя среди стеллажей с архивными делами, Аполлинария не теряла связи с издательствами, быстро найдя себе нишу. Конечно, быть литературным рабом не престижно, но Аля, совершенно лишенная тщеславия, получала удовольствие от процесса. Ну и пусть на книге не ее фамилия! Частенько это вообще фамилия вымышленного автора, так сказать, проекта. Чему тут завидовать? Она покосилась на компьютер. Две недели – небольшой срок, чтобы нашлепать полноценные двести страниц. Надо было включаться в работу, но хаос в голове и разбитое, как она думала, сердце не давали сесть за компьютер.