Алина Дмитриева - Шамбала

Безоблачное небо озаряло солнце – какой парадокс. Только что ты стоял лицом к лицу с комитетником, а сейчас вдыхаешь чистый воздух Ущелья. Не люблю послеобеденное время – оно несет некую смуту и будоражит мысли.

Мы спустились с пригорка, мимолетом любуясь ровно скошенной ярко-зеленой травой и пестрыми клумбами отцветающих цветов. По улице шла старая женщина, держась за руку сына. Она остановилась и подняла свой костыль, глядя на меня. Я испугалась.

– Это ты.

Ее хриплый с сиплостью голос – весьма подобный президентскому – заставил обернуться несколько прохожих.

– Это ты.

– Кто, мама? – спросил сын.

Я попятилась в сторону Герда.

– Ты спасла того мальчика.

– Идем, – Герд схватил меня за локоть и повел в сторону дворов.

Но было поздно. Старушка, точно умалишенная, кричала те заветные слова, а люди собирались кругом или следовали за нами. Герд ускорил шаг, и вскоре мы скрылись в каких-то трущобах. Там почти никого не было: женщины работали в поле, мужчины – на местном заводе или еще где.

– Пожинаем плоды, – сказал Герд, когда мы замедлили шаг, и толпа осталась далеко позади.

– Я знаю, что Кару завербовали.

Он не сразу ответил.

– Киану рассказал?

– Я сама догадалась. Когда рассмотрела этого капитана поближе.

– Он и тебя пытались завербовать.

Остановиться и выяснить отношения с Гердом невозможно; поэтому я продолжила шагать, пытаясь обуздать яростные чувства.

– Ты что, Герд?

– Но ты ясно дала понять, что и под дулом пистолета не станешь на их сторону.

– Все это ради того, чтобы меня завербовать?!

У меня начался истерический смех. В некоторой степени меня и, правда, насмешило происходящее, только всем нам уже много лет не до веселья.

Когда успокоилась, мы уже вышли на равнину и держались железной дороги. Шагать по пустырю довольно опасно, однако едва ли на пути кто-то появится – это вымершая часть города. Совсем рядом Волчий Пустырь.

– Я знаю, Герд: вы от меня что-то скрываете. Мне неведомо, какие цели ты преследуешь, отправив Кару в Метрополь, но я не такая глупая.

Герд ничего не ответил. Остаток пути мы проделали в полном молчании. Хотела сказать, что капитана и наставника связывает что-то, однако та, кому могла бы доверить свои домыслы, оказалась вдруг слишком далеко.

Я была готова месяц кряду истязать себя, только бы не пережить подобного допроса снова.

С того дня я держалась особняком. Совладать с собой оказалось сложней, нежели взобраться на гору, но ни одна причина более не тревожила моего ума.

На площади воскресным утром собрали граждан и объявили о нововведениях. Правителем допускалась оплата труда через продукты питания. Эквиваленция доказывалась наичестнейшими выражениями в духе правонеподчинения. Несколько граждан, принадлежавшие группировке Сета, выступили вперед, с намерениями недостаточно решительными, чтобы их устрашились или доложили вышестоящим руководителям. Их угнали в сторону тюрьмы на окраине города – исполнять то, о чем нам с Гердом напоминал капитан. это явилось началом череды событий, последовавших в Ущелье.

Прежде, чем это произошло, я заперла себя в Долине. После тренировок и занятий мы собирали некоторый оставшийся урожай и готовили животных на зиму. Часто меня с Орли и Руни отправляли на дикие поля, где мы до ночи косили сено и собирали его в снопы.

Накануне мы погрузили весь провиант в повозку, и Герд отправился на ярмарку в Шестую провинцию. Руки все еще пахли сеном, и Мальва перетирала травы для чая, когда я вспомнила о минувшем времени и о тетке Боне с Марией. Должно быть, последние несколько дней они отправлялись спать без ужина. Тетке это только на пользу: ее точное тело изрядно влияет на сердце; зато Мария – худощавая юница – обладала чрезмерно слабым, прескверным здоровьем, чтобы недоедать.

Тетка впервые сидела без дела. В доме стоял полумрак, но глаза ее упорно всматривались в какую-то газету. Поразительно только, где она ее достала.

– Бона, вы совсем испортите глаза. Подумайте о Марии. Вы ей нужны. Больше о ней никто не позаботиться.

Родительница не обратила на меня никакого внимания – впрочем, как и последние шесть лет. Я выгрузила яйца, несколько куриных крыльев и кой0какие овощи. Некоторое время мы провели в полной тишине – только окна дома Вита настораживающе скрывали нечто невразумительное.

– Они пишут, что Правитель строит новый медицинский центр, где будут лечить детей, – она отложила газету.

– Вранье.

Я немного прибралась на кухонном столе. Затем разложила продукты и часть спустила в подвал. Здесь, под покровом тьмы, хранилось охотничье ружье мужа тетки. Каким-то чудом Муну удалось сокрыть его от властей, когда лет тридцать назад стражи врывались в дома горожан и обыскивали каждый угол их жилищ. Стояла угроза Третьей мировой войны, соседи Белой Земли ополчились друг против друга. Жители Окраины подняли восстание – и население разделилось на два лагеря. Правитель, опасаясь свержения собственной власти и бунта по всей стране, приказал изъять оружие, дабы избежать печального опыта соседствующих государств. Мун рассказывал, он был еще слишком молод, чтобы иметь дело с оружием, но, впрочем, в Ущелье, как и во многих других рабочих провинциях, взрослеть приходилось куда ранее мнимого срока.

Хорошо, что у них есть оружие. Я не всегда рядом, а опасность всегда близко.

– Что ты там копошишься? – злилась тетка.

Я прикрыла холщом ружье и подтолкнула банки с пулями еще дальше, в кромешную тьму.

– Шнурок развязался, – солгала, закрывая подвал и кладя поверх неимоверно старую половицу. – Мария знает об оружии?

– Нет. Рано еще. Незачем ей об этом знать.

Тетка ополоснула руки и принялась растапливать печь. Сколько здесь жила, стены всегда настывшие, холод пробирает до самых костей, а Мария мучается насморком.

– Где она?

– Ушла к Виту. Ему нужна помощь.

– Что там? – в голове сразу же всплыли воспоминания о бесчестном капитане и бледное, испуганное лицо юноши.

Тетка что-то сказала про отца Вита, Артура, но я уже выскочила на улицу и мчалась к дверям его дома. Отперла его младшая сестренка.

– Ми, детка, где твой брат?

Малышка достала изо рта грязный пальчик и указала за ширму. Там царила настораживающая тишина. Я откинула простыню. Мария прикладывала к голове Сфорцы мокрую тряпку. Полуживой вид матери семейства внушал опасение. Вит в стороне кипятил настойку и искал какие-то добавки меж пузырьков да баночек. Их средний ребенок, мальчик по имени Али, с недетской скованностью застыл в положении полусидя, и огромными глазами рассматривал родительницу.

Я подошла к нему и велела присмотреть за Ми.