Дарья Кожевникова - Опасный танец втроем

– Аналогично. Ладно, давай вернемся к тому, с чего начали. Еще по долгу службы я с моим напарником взялся расследовать дело об угоне машин. Все было четко отлажено, так что сразу становилось ясно, что организовывает угоны с перепродажами не просто кучка балбесов, а какая-то серьезная контора. Шаг за шагом мы отслеживали всю эту схему, стали потихоньку знакомиться и со свирелевцами, которые все это затеяли. И в ходе этого расследования выяснили, что машины, все сплошь очень дорогие иномарки, – это так, детская забава этих ребят. Скорее азартная игра, чем настоящее дело. Потому что источников дохода у них и без этого хватает. По сути, одна эта группировка подмяла под себя большую часть всего города, с выходом в районы. Нет, наверное, ни одной прибыльной сферы деятельности, куда бы они не сунули свой крепкий кулак и своих ушлых юристов. Но самое паршивое, что, как выяснилось, одной из статей их дохода является торговля органами. Сама понимаешь, нелегальная, с жертвами. Едва мы до этого докопались, нам сразу начали поступать угрозы. Мол, ловите, ребята, квартирных жуликов, а к серьезным дядям не лезьте. В любом другом случае мы бы, может, и прислушались к такому совету, уж очень внушительно он прозвучал. Но не тогда, когда за большие деньги разрезают на ливер здоровых живых людей. В общем, продолжили мы с моим напарником, Генкой, все это копать. А потом, в один совсем не прекрасный вечер, когда мы с ним должны были встретиться, он не пришел. Я кинулся его искать. Не стану тебе описывать, в каком состоянии я его нашел – мне самому до сих пор страшно об этом вспоминать. Только вот страшно мне не то, что и со мной могут сделать то же самое – практически расчленить, демонстративно вырезав и печень, и почки, и легкие. Нет, мне страшно, что по нашей земле гуляют такие твари, которые на это способны. Так что остановить им меня не удалось. Так же, как и поймать до сих пор. После того как дело о Генкином убийстве замяли, не став его толком расследовать, я плюнул на все и уволился, написал заявление по собственному желанию. И теперь продолжаю заниматься расследованием, так сказать, в частном порядке. Что, естественно, очень не нравится нашим с тобой общим знакомым из твоего ресторана. Так что, сама видишь, вопрос о гуманности и цивилизованности у нас на повестке дня не стоит. И если только они меня однажды все-таки поймают, то мелочиться не будут и вместе со мной, не раздумывая, уберут и всех тех, кто в этот момент окажется рядом. Поэтому, Машка, сотри мой телефон и забудь о том, что мы с тобой виделись. Так оно спокойнее будет. И тебе, и мне. Поняла?

– Нет. Поскольку я теперь блондинка, то некоторые вещи доходят до меня не с первого раза. Например, как ты сейчас вообще живешь? Где, на что?

– Саратова, а ты все та же липучка! На что? Периодически подрабатываю, квартиру продал – все равно мне там нельзя больше появляться. Да и долго ли я мог бы еще ею пользоваться – тоже вопрос. Где – это отдельная песня. Скажем так, кочую. Ну а как? Да почти как обычно, только чуть осторожнее, чем прежде. Никто еще, если ты заметила, за мной по пятам с пистолетом не ходит, ожидая, когда я подставлю затылок. Машину мне заминируют? Так я ее бросил давно. И вообще, сам факт того, что меня приговорили, для меня мало что значит. Можно утешиться тем, что ежедневно таким же образом в мире приговариваются десятки людей, но все-таки далеко не каждый из них оказывается мертв. Так что, по большому счету, я рискую не больше, чем какой-нибудь политик или банкир. Или даже меньше: пусть у тех есть охрана, зато они, как люди публичные, и в поступках своих предсказуемее, чем я, и в толпе заметнее издали.

– Так что ты меня-то тогда запугиваешь? – возмутилась Маша. – Опасно с тобой и прочее? Сгущаешь тут краски для окружающих.

– Я знаю, чем рискую, и к этому готов. Но никого в это впутывать не намерен. Вспомни, что я тебе рассказал о своем напарнике, Генке. Больше к этому мне нечего добавить.

– Ладно, – сдалась Маша. – Серьезный у нас с тобой разговор получился. Такой лучше было бы вести на ясную голову, а не после того, как отработана ночь. Так что я его еще обдумаю на досуге. А телефон твой даже и не подумаю стирать, и не проси. Мало ли, вдруг мне снова что-то потребуется срочно тебе сообщить?

– Машка, да какими словами еще с тобой разговаривать? – Глеб развернулся к ней и повысил голос, теряя терпение: – Если тебе что-то потребуется срочно сообщить, то ты считаешь до десяти и спокойно забываешь об этом. И все. Дальше уже мои проблемы. Ясно тебе?

– Нет, не ясно. И ты звони мне, если все-таки что-то вдруг потребуется.

Глеб воззрился на нее своими бездонными, как омут, глазами:

– Машка, ну ум у тебя есть или нет? Что, неприятностей захотела? Можешь ты мне объяснить, зачем тебе это нужно?

– Например, затем, что и у меня к этим гадам могут быть свои счеты, которые я тоже не отказалась бы с ними свести. А еще потому, что я нормальный человек, который не станет спокойно взирать на то, как какие-то сволочи пытаются обидеть его одноклассника.

Глеб как-то потерянно рассмеялся, покачал головой.

– Кстати, мог бы хоть иногда и в «Одноклассники» выходить, – укорила его Маша. – Чтобы уж точно знать, кто и когда поменял фамилию.

– Только этого мне еще и не хватало, при моем-то нынешнем полулегальном положении! Да и сомневаюсь я, что в таких деревнях, как Закатовка и ей подобные, берет Интернет. Какие уж тут «Одноклассники»! И вообще, мне это ни к чему. Про тебя вот узнал, а остальные меня мало волнуют.

– Вакантов, да что хоть ты дикий-то такой? Каким в школе был, таким и сейчас остался, даже прошедшие годы тебя нисколько не изменили.

– Не дикий, Маш. Просто всегда был сам по себе.

– Да, как будто мы тебя с собой куда только не звали! А ты нас только стороной обходил, даже не пытаясь присоединиться. И это при всем при том, что на тебя западала как минимум половина девчонок в классе. Да и пацаны тебя уважали.

– Машунь… Видишь ли, вы все жили с родителями, как у Христа за пазухой. А меня одна только бабушка воспитывала. Я, конечно, мог у нее попросить и на дискотеку, и на всякие там походы с шашлыками, и на кино с девочками. И она мне эти деньги, возможно, даже бы и дала, поскольку я и сам нередко приносил их домой, подрабатывал. Но при этом я бы точно знал, что она оторвет их не от меня – от себя. Лишнего куска не съест, сапоги себе на зиму не купит. Как ты считаешь, оно того стоило?

– Прости. Я как-то никогда об этом не думала. А ты-то что раньше молчал?

– Я только сейчас, по прошествии лет, могу спокойно об этом говорить. А тогда бы морду разбил любому, кто посмел бы заикнуться о наших с бабулей проблемах.

– Да, – многозначительно вздохнула Маша. – Теперь-то я понимаю, отчего ты был таким. Дерзким, ершистым, вспыльчивым. Пальцем тебя не тронь. Тогда, в раздевалке спортзала – помнишь? – ты на меня так рявкнул, что у меня аж душа едва в пятки не провалилась.