Адель Нагая - Искра. Небывалое. Любовный роман

© Адель Нагая, 2016

ISBN 978-5-4483-0912-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

По остывающей, укутанной вечерней пылью мостовой спешно простучали каблуки. От фонаря к фонарю, то укорачиваясь в пятнах света, то вытягиваясь в темноте, спешила сложная, многоугольная тень. Только ноги и голова выдавали в ней человека. Все же остальное, окруженное множеством раздутых пакетов, свисающих бесформенных сумок, торчащих из-под мышек свертков, было не опознаваемо. Изредка перегруженный багажом силуэт останавливался и поправлял прижатую к груди самую большую ношу: завернутую в розовое одеяло, мирно сопящую девочку лет двух.

– Такси не желаете? – ехидно крикнул притормозивший у обочины «бомбила».

Фигура остановилась, в очередной раз поправляя свой груз.

– Сколько до вокзала? – спросила она усталым женским голосом.

Водитель опустил стекло полностью и выглянул, оценивающе рассматривая потенциальную клиентку.

– Садись. За так довезу, – сказал он неожиданно добродушно.

Женщина решительно, насколько ей позволял груз, замотала головой и двинулась дальше. Водитель крикнул ей вдогонку:

– Да ладно вам! Все равно мне домой в ту сторону.

Женщина замедлила шаг, раздумывая.

– Дам триста рублей, – безапелляционно заявила она.

– Как хотите, – ухмыльнулся таксист-благотворитель, изворачиваясь, чтобы открыть заднюю дверцу, – и куда это вы среди ночи с ребенком и чемоданами?

– Убегаю. Не видно, что ли? – огрызнулась женщина, распределяя на сиденье свой багаж, прежде чем забраться в машину самой. Ребенка она из рук так и не выпустила, хотя ноша была явно тяжела.

– Видно-видно. Домой к маме, небось? – хохотнул водитель, но, заметив, что сверток в руках женщины завозился и захныкал, смутился и занялся коробкой передач.

– Я еще вернусь, – негромко произнесла женщина, еще сильнее прижимая к себе девочку. Ее голос заглушил шум мотора.

Гамак из беленого льна в кабинете придумала повесить новомодная декоратор, нанятая во время ремонта.

Он был против этой затеи. Все эти хипстерские замашки казались ему ребячеством. В его кабинете должны быть только предметы, воплощающие дисциплину, сосредоточенность и порядок. Никакого отдыха, никаких развлечений. Он даже не соглашался поначалу хранить здесь на полках художественную литературу: только книги по работе, специальные журналы и тому подобное.

Однако гамак оставили. Не по его воле, конечно. Его даже никто не спросил.

Мало того, этот гамак вечно был занят. Занят кое-кем, кому в его серьезном кабинете вообще было не место. Гамак постоянно раскачивался, будто гипнотизирующий маятник. Из его недр пахло то текилой, то пивом. В нем слишком громко включали айпод, хрустели чипсами, а пол вокруг был вечно усеян крошками.

Хозяин кабинета постоянно твердил, что однажды выбросит эту грязную тряпку на помойку. В ответ на это он получал лишь равнодушный кивок: валяй, мол.

Но сегодня гамак пустовал. Такое случалось все чаще в последнее время, и, кажется, никого это особо не огорчало: в доме царили тишина, покой и порядок, как это и любил хозяин кабинета.

Правда, на этот раз гамак пустовал так долго, что забытый в нем сэндвич с тунцом начал невыносимо смердеть. Когда хозяин кабинета это обнаружил, то очень долго стоял над ненавистным предметом интерьера и думал, что неплохо было бы выбросить на помойку не только этот чертов гамак…

…Но и всю свою чертову жизнь.

И сбежать куда-нибудь, к чертовой матери.

Асфальт почти шипел от прикосновения раскаленных протекторов. Спортивный автомобиль разбудил дремлющий перекресток, ослепил его светом фар, обдал брызгами из лужи и оставил далеко позади.

Водитель одной рукой приобнял руль, второй рукой перебирал большое яблоко, наощупь отыскивая не надкусанный бок. Его мобильный надрывался рок-энд-ролльными ригтонами. Но водитель звонки игнорировал. Только раз, на очередное упрямое треньканье, он огрызнулся телефону:

– В пекло тебя!

И еще прибавил газу.

Машина выехала на набережную. Теперь по одному боку автомобиля скользило отражение серебристых барашков с реки и оранжевых сигнальные огней, а вторая сторона оставалась черной, погруженной в тень старых домов. Весь квартал выглядывал на улицу слепыми, пустыми окнами. Будто тут никто и не живет, город давно брошен, а этот одинокий лихач – единственный уцелевший. И потому он может творить сейчас все, что захочет: хоть вывернуть руль и вылететь через заграждение в холодную воду, хоть протаранить фонарный столб, хоть остановиться посреди улицы, выйти, сесть на капот и… доесть свое яблоко.

Но он помчится дальше, на автостраду, петлять между сонными грузовиками, сам не зная, куда его приведет ночная дорога. Еще один ночной беглец.

В любом большом городе каждую ночь случаются вот такие побеги.

Люди убегают от кого-то, от чего-то, порой даже от самих себя. В темноте, одни, подвергаясь риску, купаясь в адреналине и нахлынувшем к ночи отчаянии. Бегут просто ради побега. Ради того, чтобы встретить утро по-другому.

Однако побег не решит всех их бед. И рано или поздно им придется вернуться.

Она решила сделать перерыв в крохотном сквере. Этот зеленый островок чудом уцелел среди нависших над ним гигантских, из стекла и камня, бизнес-центров, банков и прочих берлог современных добытчиков. На единственной свободной скамье, где не сидел бы какой-нибудь брокер с нотником или где газетчик не разложил бы свою унылую продукцию, присела молодая женщина. Она вытянула на дорожку ноги, облаченные в бежевую пару «лодочек» и привычным движением сорвала с носа очки, устало потерла переносицу и на несколько минут прикрыла глаза.

Почти все, что на ней сегодня было, Искра одолжила у подруги. И даже на всякий случай выучила названия брендов и в каких магазинах это продается. Мало ли… она уже знала что на собеседовании ее могут спросить о чем угодно и оценивать ее будут по самым неожиданным параметрам. Поэтому приходилось продумывать в буквальном смысле всё. Например, маникюр. Искре пришлось долго практиковаться в этом деле, чтобы казалось, что он был сделан в салоне, а не по инструкции из женского журнала. Педикюр она тоже делала сама, но в сильной спешке, поэтому в такую жару предпочла надеть закрытые туфли. В ее строгие очки на самом деле были вставлены обычные стекла, без диоптрий – глаза Искры в очках не нуждались, они были нужны для придания серьезности ее, как ей казалось, чересчур детскому лицу. Виной тому была, во-первых, легкая россыпь веснушек на щеках. Во-вторых, у нее были слишком большие, по ее мнению, глаза, а брови изгибались так сильно, что она вечно видела себя в зеркале слегка удивленной или, в лучшем случае, задумчивой. Хотя, когда она однажды сказала об этом своей подруге Анне, то та, фыркнув, заявила: