Наталья Колесова - Сказки Волчьего полуострова. Король на площади

Пролез. Извиваясь, оставляя на раме клочья одежды, а то и самой кожи, втиснулся в окно и, отдуваясь, опустился на пол. Я безмолвно смотрела на него. Кароль отвел со лба мокрые пряди волос и спросил:

– И что ты собираешься делать этой самой штукой?

Я посмотрела на зажатую в своей руке кочергу. Прошипела с чувством:

– Огреть тебя по твоей безмозглой башке, разумеется! Но вижу, кто-то успел раньше…

– Ну да, – морщась, он сел поудобнее. – Целил в голову, а попал в бок. Промахнулся! Не хочешь помочь мне, добрая дама художница?

– Не имею ни малейшего желания, – подтвердила я, возвращая камину его кочергу. – Ты…

Но Кароль вновь вскинул руку, призывая к молчанию, и невероятно быстро метнулся вперед, кончиками пальцев погасив свечу на столе. Я ослепла, зато очень ясно услышала звук торопливых шагов, стихших возле самого дома.

– Куда он делся?!

– Амулет вел сюда…

– Эта твоя дешевая побрякушка!..

– Ну не улетел же он!

– Давайте рысью – один налево, второй направо, я прямо. Встретимся на перекрестке!

Топот стих. Лишь плотно закрыв окно и ставни, я зажгла свечу вновь. Молча уставилась на незваного гостя: тот показательно охнул, хватаясь за окровавленный бок. Но я не намеревалась его жалеть – раз уж он, раненный, сумел взобраться на второй этаж, то явно не собирается моментально отойти в мир иной. Я продолжала бесстрастно смотреть на Кароля. Он завилял по комнате взглядом и сказал неожиданно:

– Не хочешь ли одеться?

– Ах, простите, мой король, я оскорбила вашу стыдливость? Дело в том, что я никак не могла ожидать столь высокого визита!

Впрочем, ночная рубашка и чепец и впрямь не лучшее одеяние для гневных речей. Я ограничилась тем, что набросила шаль и скрестила на груди руки.

– Так в чем дело?

– Я ранен!

– Но я-то здесь при чем?

– Эмма! – шепотом возопил Кароль. – Прояви же наконец человеческое и женское сострадание! Хочешь, чтобы я умер здесь, у твоих ног?!

– Прекрасная, кстати, смерть! – хладнокровно заметила я. – Но действительно ни к чему, чтобы ты истек здесь кровью – она очень плохо отмывается.

Кароль издал странный звук: задавленный стон-смешок. Рана, как я и думала, оказалась несерьезной, хоть и очень кровавой. Пришлось извести несколько полотенец, прежде чем кровь остановилась. Попутно я убедилась, что Кароль уже не раз попадал в подобные передряги: на теле его имелось достаточно тому подтверждений. Он с сомнением понюхал укрепляющую настойку дамы Грильды. Одолев чашку одним глотком, потряс головой и осторожно выдохнул, словно опасаясь, что от его дыхания вспыхнет пламя.

Расположился на полу поудобнее, я бы даже сказала – вальяжно, – обхватив согнутое колено руками и привалившись к стене. Улыбнулся одной из самых своих лучших улыбок. Я опустилась в кресло напротив.

– Я жду объяснений!

– Меня ранили, – поведал Кароль с пола.

– Я это уже заметила. Кто?

– Они не представились. Может, не успели? Я покинул их с неучтивой поспешностью.

– Почему на тебя напали?

– Наверняка хотели ограбить. Они же не знают, что из ценного у меня один Джок. Да и того я успел оставить дома.

– Ох, перестань! Они использовали амулет поиска, я слышала; то есть ждали именно тебя! Почему, Кароль?

Он и сам бы хотел это знать. Женщина напротив кивнула умудренно. Пушистые пряди, пытавшиеся вырваться из-под нелепого кружевного чепчика, кивнули вместе с ней. Он отвлекся от разговора, представив, как стягивает чепец и длинные светлые волосы рассыпаются по ее белым плечам…

– Из-за твоих дел, так?

Конечно, из-за его дел. Вот только из-за которых – тех?

Или тех?

Кароль улыбнулся. Я машинально прикинула, как передать свет смягчившихся глаз, подчеркнутых углем ресниц. Морщинки у глаз – одновременно и юмор, и внимание; изгиб выразительного рта; тень щетины на щеках, в которой прячутся смешливые ямки…

Уж эта моя одержимость! Каждое заинтересовавшее меня лицо я стараюсь запомнить и мысленно нарисовать. С этим, похоже, мысленным наброском не обойдешься: придется-таки браться за портрет…

– Ты, как всегда, права, Эмма. Как это тебе только удается?!

И я пожалела, что рассталась с кочергой.

Может, выгнать его немедленно и тем же путем?

Но Кароль тяжело моргнул, с силой потер лицо. Взгляд его «поплыл» – от усталости и кровопотери. Да и крепчайшая настойка дамы Грильды тоже давала о себе знать.

– Можешь поспать здесь, – сказала я нелюбезно. – Но завтра утром ты уйдешь очень рано и очень незаметно.

Кароль алчно поглядел на кровать.

– Даже и не думай, – предупредила я. – На кровати сплю я.

– Она широкая, – подсказал Кароль.

Я бросила в него подушкой. Показательно кряхтя и ворча на тему того, какая Эмма немилосердная, а ведь с виду сама доброта и учтивость, площадный Король долго умащивался на полу. Но уснул практически сразу. Погасив свечу, я окунулась в перину дамы Грильды и долго еще слушала неровное дыхание спящего…

Утром обнаружилось, что нежданный ночной гость по-прежнему почивает на полу, вытянув длинные ноги чуть ли не до самой двери. Странно, что он вообще поместился в моей комнате, плотно забитой мольбертами, подрамниками, чистыми палитрами, свернутыми в рулон и уже натянутыми грунтованными холстами…

Солнце, пробивавшееся яркими лучиками сквозь щели в ставнях, заглядывает ко мне обычно около восьми утра. То есть выпихивать Кароля в окно было уже непоправимо поздно.

Быстро одевшись, я нещадно затрясла мужчину за плечо.

– Ты почему не ушел?!

– Проспал, – ответил Кароль легко и лживо. Глаза его, хоть и обведенные темными кругами, были абсолютно ясными. Ах ты… паршивец! Кусая губы от раздражения, я наскоро привела в порядок волосы. Успеху не способствовало и то, что, заложив руки за голову, он все время за мной наблюдал.

Уходя, я пригрозила Каролю:

– Чтоб ни движения, ни звука! – шагнула на лестничную площадку, поколебалась и всунула голову в дверь: – И можешь воспользоваться моим ночным горшком.

Дама Грильда привыкла, что я частенько принимаю пищу у себя, ссылаясь на головную боль (а на самом деле сбегая от ее бесконечной болтовни). Так что главная трудность сейчас состояла в том, чтобы, не привлекая внимания, набрать еды в два раза больше…

Кароль сидел в кресле у окна. Я опустила на стол поднос и молча прикрыла ставню.

– Но так я ничего не увижу! – запротестовал Кароль.

– Главное, что не увидят тебя!

Он широко улыбнулся.

– Беспокоишься обо мне?

– Нет, лишь о своем добром имени, – сухо отозвалась я. Откуда знать мужчине – тем более такому, – насколько молодой одинокой женщине следует быть осторожной и осмотрительной, чтобы ее репутация оставалась безупречной? Ведь в мужчине ценятся качества прямо противоположные.